– Зарабатывать на пропитание вбиванием втупые головы того, что они не хотят знать, пустое занятие! – кричалФеликс. – Я не могу служить червем, который в течение всей своей жизниползает по прорытому ходу из ниоткуда в никуда. Что ты мне предлагаешь?Раздувать щеки на Ученом совете? Ощущать себя князьком местного розлива? Бытьзначимым для десятка карьеристов? Всерьез обсуждать диссертации о натоптышах укур? Приходить в восторг от улучшенного продуктового заказа, который я будуполучать в качестве руководителя? Добиваться расширения нашей жилплощади?Вымаливать прибавку к зарплате? Расталкивая локтями желающих заработать,выгрызать в профкоме путевку в Болгарию? Не хочу!

– Но мы… Аля… школа… электричка, –забубнила Мура.

– Давай разведемся, – сухо предложилФеликс. – В конце концов, лишь несколько декабристов сумели сохранить своисемьи, к остальным осужденным жены не приехали. Вы с Алевтиной останетесь вМоскве, и Матвей, думаю, повысит тебя в должности, даст хороший оклад, я стануплатить алименты, в деньгах ты даже выиграешь!

– Значит, ты декабрист? – невыдержала Мура. – Интересное сравнение! Только те дворяне вышли на площадьи попытались протестовать против строя, а Феликс Бирк просто укатывает вколхоз. Это больше похоже на желание избежать неких моральных трудностей, чемна подвиг во славу Родины.

Феликс надулся.

– Ладно, – спустя пару секунд сказалон, – не хотел тебя впутывать, но раз уж разговор завернул в эту степь…Слушай внимательно!

И на бедную Муру обрушился новый ушатсведений.

Феликс вместе с несколькими приятелямиорганизовал общество, которое абсолютно неоригинально назвал «Путь к свободе».Основная цель организации – свержение коммунистического строя, реставрациямонархии и, как следствие, необычайный расцвет России.

– Надо вернуться к начальной точкетрагедии Руси, к тысяча девятьсот семнадцатому году, – шептал муж, –толкнуть колесо истории вспять. Бедный русский народ не имеет собственной воли,он всегда, со времен Емельяна Пугачева, шел скопом за сильным лидером. Лишь пнемколосса, и он повалится, у социализма глиняные ноги.

– Феликс, ты сошел с ума! –перепугалась Мура. – Оглянись вокруг! Мы живем при полном тоталитаризме:армия, КГБ, повсюду стукачи… Твоя затея полнейшая глупость! Всех участниковобъединения посадят!

– А вот и нет, – зашепталБирк, – у нас полнейшая конспирация. Может, тебе это покажется смешным, нопринцип построения организации подсказал мне Ленин. Мы разбиты на тройки, вслучае провала арестуют лишь ничтожно малую часть подпольщиков. Вот почему надоуходить из института! Я все продумал! Один из наших верных помощников работаетв обществе «Знание», он будет мне выписывать путевки на лекции по стране. Ни укого не возникнет вопроса, почему Бирк мотается от Риги до Владивостока. Этопонятно: он ушел из института, зарабатывает деньги по командировкам. А я стануездить туда, где мы организовали районные ячейки. И жить в столице опасно! Ещев деревне легче устраивать конспиративные собрания. Наш дом находится у леса,кто к нам, когда и в каком количестве прошмыгнул, не видно. Ясно?

Мура, потрясенная узнанным, молчала.

– Значит, развод, – подытожилФеликс. – Очень жаль, я люблю тебя и Алевтину.

– Если любишь нас, значит, долженподумать о семье, – выдавила из себя Мура. – А ну как тебя арестуют?Может, все-таки забудешь о революционной деятельности? Давай пойдем накомпромисс: я не возражаю против переезда в колхоз и не стану спорить по поводунашего ухода из института, но мы начнем спокойно преподавать в местном училище,сосредоточимся друг на друге и на воспитании дочери.

– Не могу, – отрезал Феликс. –Я обязан возродить Россию! Таково мое предназначение, цель и смысл жизни…

Пожилая дама вновь прервала рассказ. Мурапомолчала, потом исподлобья посмотрела на меня:

– И как я должна была отреагировать?

Я вздохнула:

– Да уж! Думаю, мужу не стоило ставитьвас в такое положение, он поступил крайне эгоистично.

Бирк медленно моргнула.

– А вы бы что выбрали на моем месте?

– Слава богу, я никогда не стояла передтакой дилеммой.

– И все же? – настаивала Мура.

– У меня нет детей, я не несуответственности ни за кого… И все равно бы испугалась!

Хозяйка улыбнулась:

– А я впала в панику! Мы так поругались!Правда, шепотом. Кричать не могли – вдруг соседи услышат. В результате Феликсрано утром укатил в деревню, а мы с Алей остались. Девочка, конечно, ни о чемне подозревала, я ей сказала: «Папа решил новую книгу писать, ему нужен свежийвоздух». Но через неделю я не выдержала, мы с дочкой собрались и тожеотправились в Палашовку. И пошла иная жизнь.

– Вы очень рисковали судьбойдочери, – покачала я головой. – Ведь если родителей арестовывали,ребенок оказывался в приюте.

Мура вздохнула:

– Ну да! Наверное, я плохая мать. Намдействительно пришлось очень нелегко.

– Думаю, в первую очередьматериально, – сочувственно заметила я.

Бирк подоткнула под спину подушку.

– Вот как раз и нет. Родители Феликсаувлекались собирательством. Системы в их покупках не было, коллекционироваливсе, что нравилось, – приобретали картины, статуэтки, столовое серебро, попринципу «хотим это иметь». Посудой пользовались, тарелки бились, свекровь этоне огорчало. Сметет осколки и воскликнет: «А, новое купим!» Впятидесятых-шестидесятых годах прошлого века в комиссионках было полно вещей,за которые сейчас дают бешеные деньги. Только тогда приобретение серебряныхвилок считалось мещанством, фарфор именовался «отрыжкой капитализма». Вотпластик или стекло – это было модно. Люди выбрасывали на помойку замечательнуюмебель и покупали шаткие столики на тонких ножках. Никогда не забуду, как шлаоднажды мимо свалки возле снесенного здания на Мясницкой и вдруг увидела стол.Роскошный, из ореха, с медальонами, чуть-чуть отреставрировать – и ставь вгостиную! И ведь кто-то его вышвырнул! Вон у нас в буфете набор тарелок… Онпроизведен в начале девятнадцатого века. Половины, правда, уже нет, нооставшимся мы пользуемся. Вчера Жаннуся, внучка моя, очередную розеткугрохнула.

– Жалко! – воскликнула я.

Бирк махнула рукой:

– Абсолютно нет. Вещи созданы для людей,а не наоборот! Какой смысл ставить за стекло красивые чашки и каждый день питькакао из эмалированных кружек?

– Какао… – повторила я, –какао…