– Лесенька! – с улыбкой посмотрелана девушку пожилая дама, одетая в темно-синее платье с белымипуговицами. – А Жаннуся только что уехала. Они с мамой в город подались.Позвони ей скорей, наверное, они еще до шоссе не добрались, могут за тобойвернуться.

– Ага, щас наберу, – откликнуласьФилимонова. – Мура, это Виолетта, она книжку пишет, хочет с тобойпоговорить! Ну, я побегу, вы тут без меня ля-ля…

Не успела я моргнуть, как девчонка ужомсоскользнула с крыльца и юркнула за угол теремка.

– Здравствуйте, – приветливоулыбнулась Мура, – уж извините, Олеся такая торопыга, не представила васдолжным образом. Речь идет о диссертации? Вы новая аспирантка Антона Павловича?Извините, зять на службе.

Я улыбнулась в ответ:

– Меня зовут не Виолетта, а Виола.Фамилия моя Тараканова. Надеюсь, она не покажется вам смешной.

– Что вы, душенька, – склонила Мураголову набок, – как можно смеяться над тем, что досталось от предков.Насколько я знаю, Таракановы старинный род, уходящий корнями в глубину веков.Вот первый Бирк поселился на Руси во времена Петра Первого. Царь-реформаторвывез его из Германии. Говорят, тот немец был врачом, но, как вы понимаете, этосемейная легенда. И, если разобраться, по сути, он мне не кровный родственник.Я урожденная Астахова, Бирк стала, выйдя замуж. Проходите в дом, нелепо стоятьна пороге.

Проведя нежданную гостью в просторную, немноготемную комнату, Мура радушно предложила:

– Садитесь и изложите свое дело.

Я опустилась на черный кожаный диван. Вот ужне предполагала, что у кого-то еще сохранилась подобная мебель: огромнаяспинка, над ней полка со статуэтками, подлокотники шириной с табуретку ивысокие, пухлые подушки в качестве сиденья. Впрочем, кресло, в которомустроилась Мура, смотрелось еще более древним. Откровенно старым выглядел иоранжевый абажур с бахромой, висевший над круглым обеденным столом, застеленнымтемно-бордовой плюшевой скатертью.

– В прошлом я преподаватель немецкого языка,а сейчас пишу книги, – завела я разговор. – Некоторое время назадсерия «Жизнь замечательных людей» сделала мне заказ на повесть об институте,которым в свое время руководил Матвей Витальевич Колосков. Увы, в архивахсохранилось мало материала, поэтому я пытаюсь найти бывших сотрудников ипоговорить с ними. Ваш муж, Феликс Бирк, вроде работал с Колосковым?

Лицо Муры вытянулось.

– Как лучше к вам обращаться? – тихоосведомилась она. – Просто Виола, без отчества?

– Хорошие знакомые зовут Вилкой. – Япопыталась установить контакт.

Мура кивнула:

– Ваша книга будет посвящена институтуили сугубо Матвею?

– Намереваюсь написать историюколлектива, а Колосков долгое время стоял во главе его.

– Понятно, – протянула Мура, сложиларуки на коленях и уставилась в окно, полузакрытое темно-синей гардиной.

В гостиной повисла напряженная тишина, мнестало не по себе. Но тут хозяйка не совсем уверенно продолжила беседу:

– История не всегда похожа на свежийпряник.

– Понимаю.

– Правда порой столь неприятна, что лучшесоврать.

– Может, и так, – согласилась я.

– Придется сказать о Матвее не самыелучшие слова.

– У меня в планах нет намерения создатьпанегирик Колоскову, – быстро сказала я, – издатели «ЖЗЛ» будут радыострому материалу.

Мура вновь уставилась в окно.

– Матвей давно умер.

– Я знаю.

– Очень многие из нашего поколения ушлина тот свет.

– Ну… да, – пробормотала я, непонимая, куда клонит Бирк.

– Мало осталось непосредственныхсвидетелей тех событий, – протянула Мура, – а воспоминания, какправило, грешат субъективностью. Порой доходит до смешного. Был такой МоисейАбрамович Кац. Слышали о нем?

– В принципе… где-то читала, –обтекаемо ответила я.

Мура засмеялась:

– Душенька, простите старуху. Ну откудавам знать! Моисей Кац был очень талантливый математик, почти гений. Он близкодружил с моим мужем Феликсом, часто бывал в нашем доме. Интеллигентный,энциклопедически образованный ученый. Но сейчас не о его уме речь. Моисей имелстандартный рост, что-то около метра семидесяти пяти, во всяком случае, был невыше Феликса. Так вот, через много лет после трагической кончины Моисея егобывший аспирант Радий Крымов написал книгу воспоминаний об учителе и подарил еемне с трогательной надписью. В мемуарах Моисей назван лысым мужчиной огромного,почти двухметрового роста. Так вот, оба эти утверждения ошибочны. Кац не быллысым – он брил голову. Уж не знаю, по какой причине у него появилась этапривычка. Как-то мы семьями отправились на два месяца в Крым, и я оченьудивилась: у Моисея на голове за время отдыха выросли буйные кудряшки. А теперьнасчет роста… Радий очень мелкий, пониже меня, а во мне всего-то метршестьдесят. Кстати, такой рост не помешал Крымову стать замечательным ученым.Радий всегда смотрел на Моисея снизу вверх, в прямом и переносном смысле, вотКац и казался ему великаном. Людей, которые лично помнят Моисея, уже мало насвете. Спустя лет десять уйдут и они, а книга останется. И, прочитав ее,потомки будут уверены: ученый Кац был лысым гигантом.

– Поэтому столь ценен ваш рассказ, –подхватила я, – хочу записать его дословно. Вас не испугает диктофон?

Мура поежилась:

– Получится, что я свожу счеты спокойным. Матвея нет в живых, а мне придется вспомнить не очень приятные длянего вещи. Вполне вероятно, что оценка событий Матвеем сильно бы отличалась отмоей, но оправдаться он не сумеет. Право, это некрасиво. Хотя, признаюсь, яиспытываю огромное желание выплеснуть негатив.

– О ректоре нельзя сказать ничегохорошего? – Я решила подтолкнуть Муру к повествованию.

– Я постараюсь сохранять объективность, –вздохнула Мура. – Из Матвея получился отличный советский руководитель, ион сознательно принял решение стать «голубчиком». Очень хорошо помню тот день –Матвей тогда с Феликсом крепко поругались. Муж всегда отличался детским максимализмом,вот он и налетел на приятеля, обозвал его предателем, а Колосков не обиделся,спокойно ответил: «У каждой медали две стороны. Ты однобоко смотришь напроблему. Если ректором станет Потапов, всем придется плохо. Да, я «голубчик»,но, исполняя данную роль, я сумею многим помочь, тебе в том числе! Ты сколькораз говорил, что мучаешься в городе? Так вот, получишь дачу!»