Воздух сплющился, и огромный молот ударил по ушам. Бронированная дверь в центральном зале слетела с петель. В помещение с автоматами наперевес ворвались подводники во главе с Майером. Они что-то кричали — Ройтер ничего не слышал. Он был оглушен. Майер, что-то оживленно говоря, ухватил его за руку и потащил к выходу. Дотащив Ройтера до двери, он вернулся к пульту. Переключил несколько тумблеров. Гирлянды лампочек моргнули и частично засветились. Один из экранов никак не хотел оживать. Майер попытался ввести код — система не активировалась. Он еще несколько раз попытался что-то сделать, меняя последовательность запросов и проверяя соединения. Глухо.

— «Бисмарк» потерян, — наконец констатировал он.

Взрыв на внешнем периметре осыпал зал осколками битого стекла (как во время глубинной бомбежки). Это с основного рейда эсминцы открыли огонь по центру.

— Немедленно уходим! — крикнул Майер.

По палубе застучали матросские ботинки. Сам же Майер сделал еще несколько переключений, а затем переложил силовой тумблер. Помещение мгновенно наполнилось звуком «крякалки».

— Бежим! — обратился он к еще мало что понимавшему Ройтеру. — Я включил самоликвидатор!

Первые звуки, которые Ройтер услышал, когда слух начал возвращаться к нему, — это топот ботинок множества ног. Гулкие коридоры бункеров усиливали этот топот. При том, что люди бежали не в ногу и топот был беспорядочным, казалось, что несется толпа в тысячу человек.

Лязг внешней двери — свежий морозный воздух. Здесь редко, и то только летом, бывает выше +5. Обычно -20.

Обстреливать бункер из орудий эсминцев — довольно глупо. Только снаряды тратить, это скорее психологический эффект. Вот «Бисмарк» бы помог, но он уже никогда не поможет. Никому. Ни нам, ни им. А вот лодки могут вполне накрыть. Перенесут огонь чуть дальше — и это может быть серьезно. Так что надо уходить. По запасному фарватеру — на глубину. Там мы — хозяева моря.

Мы родились не 6000 лет назад, а сотни тысяч лет тому назад. Не все мы происходим с этой Земли, у нас есть предки с других звезд, и «расовые различия» имеют метафизические корни в различных космических началах, на враждебных друг другу звездах, в космических центрах, откуда исходят влияния, послания и приказы.

Мигель де Серрано

— Да нет у меня на борту никакого Гитлера! С чего вы вообще взяли?! — капитан транспорта «Альмера» Зигмунд Диц был в шоке. Его уже 4 раза вызывали по радио разные службы Новой Швабии и начинали свои идиотские беседы со слов: «Как здоровье фюрера?» Сначала он подумал — шутка такая. Но его мнение переменилось, когда посыпались вполне конкретные вопросы. При этом ему никто не верил. Это бесило. Его собеседники считали, что Диц соблюдает секретность.

Все-таки движение морем в такой ситуации — предприятия, весьма опасное. Но вопросы повторялись. Кто запустил эту идиотскую утку?

— С ума там все, наверное, посходили, — решил он, когда вместо традиционного приветствия подлодка, контролирующая периметр, дала резко лево на борт и ушла в направлении шельфа. В тумане были видны еще 2. Что это? Новые учения? На нас отрабатывают выход на цель «волчьей стаи»? Через час появился гидросамолет. Он облетел вокруг транспорта и помахал крыльями — ну уже что-то. Но и он не собирается сопровождать «Альмеру» при прохождении минных банок.

Лют догадался, что лодки пойдут на северо-запад, где были проходы в минных полях, недавно как раз именно в этом квадрате отрабатывали тактику атаки на Гамбург. Туда и были посланы тральщики. U-2413 имела преимущество в скорости, которым Ройтер не преминул воспользоваться. Сейчас главное, чтобы Лют не применил атомный заряд. Но, в непосредственной близости от базы, пожалуй, не применит — он не идиот. Это потом, когда они выйдут за кромку льдов, их можно будет выследить с самолета. Вот оно, оружие будущего — никакой поединок с врагом невозможен: сила против силы, выучка против выучки. Просто кинул в воду бочонок — и улетай поскорее. Погружаться бессмысленно, включать самый полный — тем более. Накрыл все, что движется на площади в 40 км. «Ипсилон» — единственная надежда, но его нет и не будет уже теперь. Так что какое-то время придется отсиживаться по шхерам и полыньям.

Топлива хватит до Сан-Хуана как минимум, там видно будет. Но базироваться нам теперь не на что.

Для всего мира мы — «грязные нацистские преступники», которых надо немедленно повесить, для «грязных нацистских преступников», укрывшихся в ледяной толще Антарктиды, мы — предатели, которых нужно немедленно расстрелять. У нас нет союзников вообще, ну, может быть, кроме морского черта.

Тусклый свет аварийки освещал центральный пост. Ройтер приказал не включать полный свет — неизвестно, сколько им предстоит торчать под водой без возможности высунуть шноркель. Его американские-то радары секут, а что там сейчас против нас применено — неизвестно. Лют обычно доводит дело до конца. Не думаю, чтобы он бросил преследование на полдороге.

В центральном появился растерянный Карлевиц. Он не спал уже вторые сутки. Бесконечная борьба за жизнь Вероники, шедшая с переменным успехом, высасывала из него все силы.

— Что там? — спросил Ройтер.

Карлевитц молча покачал головой, он оперся на пиллерс и закрыл глаза. По рукам его стекала густая кровь и капала на решетки настила.

— Карлевич! Что? Вы же все можете! Алхимия, хилеры, плесень…

— Я н-не могу остановить кровь, — слегка заикаясь, отозвался Карлевитц. Он сполз по пиллерсу и обхватил голову запястьями, растопырив испачканные в крови пальцы. — Я п-пулю вынул. П-пуля прошла сверху вниз. У н-нее очень сильные повреждения селезенки и печени. Обширный некроз. Я сделал тампонаду, провел иссечение. Все кровит со страшной силой. Нити прорезаются через ткань.

Хилерство… — он усмехнулся. — Я не могу заткнуть пальцем капилляры…. Сейчас я все зашил, но в любой момент может закровить снова. Может, уже… опять началось. Пока я дал морфий… Еще одну операцию она не выдержит.

— Карлевич, сделайте что-нибудь… Она должна жить…

— Командир, я не бог… Я не могу ей слепить новую селезенку. По-хорошему бы ее следовало удалить… и еще, командир, она беременна… 3 месяца… где-то…

Значит, все-таки она восстановилась после того, что перенесла в 42-м. Она снова воскресла для нации… Но какое значение это все имеет теперь…

— Карлевич, — прохрипел Ройтер, — она умрет? — Он приготовился к очередному удару судьбы. В последнее время их было столько, что от них не оставалось даже боли — только тупое озлобление на… на Бога?

— Я полагаю, да, — вздохнул Калевитц.

— Сколько у нее времени?

— Сутки. Может, двое.

— Говорите, беременна…

— Да, 3-й месяц, насколько я могу судить…

— Значит, война не закончится…

— Как это? — Карлевитц вдруг как будто очнулся от сна. Он пытался понять логику командира и не мог. — Что вы имеете в виду?