что развод с Анной соответствует Божьему закону, и в воскресенье 12 июня 1575 года в церкви Брилле бывшая аббатиса монастыря Жуарре стала третьей принцессой Оранской. Это было тихое венчание по кальвинистскому канону, за которым последовал скромный немноголюдный ужин на три-четыре стола гостей. Танцы, естественно, исключались. Но теплый прием, оказанный невесте людьми, городами и Штатами, был искренним, а простые, крепкие праздничные кружки и кубки, преподнесенные в качестве свадебных подарков, были спонтанным выражением доброжелательного отношения к ней и благодарности ему.

Прошло тринадцать лет и десять месяцев с тех пор, как с невероятной помпой и грудами подарков для невесты Вильгельм получил в Лейпциге горькую награду в лице Анны. Она принесла ему огромное приданое и была одарена им с не меньшей щедростью. У Шарлотты ничего этого не было. Великолепные предметы домашнего обихода, принадлежавшие жениху, были заложены в Страсбурге и ушли с молотка незадолго до этого. Вильгельм был очень беден и не способен отписать ей какое-то имущество, как и она не могла принести ему приданое. Он обещал ей построить дом в Миддельбурге, и это все. На плакате, изготовленном для продажи в день свадьбы, были грубо выгравированы их изображения и стихи на голландском в честь жениха и невесты в сочетании с текстом на иврите. На нем Шарлотта была нарисована одетой в то, что можно назвать воскресным платьем жены бюргера, а Вильгельм изображен в доспехах. Мог ли он действительно венчаться в доспехах в середине июня? Едва ли. Но, возможно, доспехи оставались единственным элегантным нарядом в его жалком гардеробе. Мы не знаем, какими подарками они обменялись, хотя кое о чем можно догадаться по завещанию, составленному Шарлоттой два года спустя. У нее было не много красивых вещей: туалетный прибор из четырех серебряных коробочек, которые она поделила между своими горничными Сесиль и Жаклин, хрустальное зеркальце – многозначительный подарок Екатерины Медичи. Свои драгоценности она очень ценила, в особенности подвеску с девятью бриллиантами, подаренную «монсеньером» ее супругом, которому она оставила также гарнитур из опалов в рубиновом обрамлении – вероятно, это были его подарки на помолвку и свадьбу.

На Юге о женитьбе Вильгельма узнали, только когда невеста прибыла в Брилле. Какой же шквал проклятий обрушился на него из уст его врагов! Принц Оранский берет новую жену, насмехались они, словно не знали, какой была его предыдущая. Но что еще смешнее, это еще и бывшая монахиня. Та еще монахиня! Она была любовницей его брата Людвига, шептались они, и Иоганна Казимира, и адмирала Колиньи в придачу. В течение двух месяцев после свадьбы они уверенно говорили, что «монашке» придется развестись, поскольку обманутый муж узнал о ее предыдущей связи с его собственным братом.

Единственным достойным ответом на эту злобную клевету была сама жизнь Шарлотты. Для Вильгельма ее привлекательность, должно быть, состояла в ее непохожести на большинство других женщин, которых он знал, с их элегантностью, яркостью, дерзостью и остроумием. Шарлотта, воспитанная для целомудренной затворнической жизни, попавшая в общество других мужчин и женщин только после двадцати лет и при исключительно сложных обстоятельствах, могла не отличаться внешней элегантностью, тем более что даже ее одежда наверняка была поношенной и жалкой. Современники описывали ее как красивую женщину, что едва ли можно заключить по неумелому изображению на гравюре – единственному, которым мы располагаем, – позволяющему заметить только уверенные правильные черты лица и красивые глаза. Но ее манеры отличала та особенная мягкость и естественность, которые сразу же вызвали у голландцев симпатию. Особенности ее характера можно уловить в том, как, выхаживая своего мужа от тяжелой простуды, она заботилась о его питании, как писала письма его родне, на что у Вильгельма не хватало времени, как мало-помалу собрала вместе и создала дом для разбросанных по разным местам детей ее предшественниц: Марии, Анны и Морица. Позднее она даже принимала депутации и председательствовала на празднествах, когда Вильгельму было недосуг. Постепенно она сняла с его плеч бремя личных и светских обязанностей, позволив ему бросить всю свою энергию на дела общественные. Недовольство его родных растаяло перед ее непритязательностью и добротой. Сразу же после свадьбы Шарлотта написала Юлиане, исполняя свой смиренный долг перед свекровью. Она не требовала для себя ни от семьи Нассау, ни от остального мира ничего, за исключением того, что могло быть ей позволено благодаря ему, «поскольку его любовь позволяет мне надеяться, что вы удостоите меня некоторой малой доли ваших милостей». Этот призыв проник в самое сердце Юлианы, и до самой ее смерти они вели нежную переписку, Юлиана на немецком, Шарлотта на французском. И хотя каждой требовался перевод, чтобы прочитать письма другой, обе оставались довольны: Шарлотта тем, что добилась одобрения этого удивительного матриарха, Юлиана тем, что ее несравненный сын наконец нашел жену, достойную его. Они ни разу не встречались, но со временем Шарлотта набралась смелости и отправила своей свекрови в подарок браслет, о котором Юлиана не без гордости сделала особое упоминание в своем завещании. Но наивысшей похвалой для Шарлотты стали слова сурового Иоганна, который в конце концов признал, что его брат нашел в ней «жену, настолько выдающуюся своими добродетелями, благочестием и умом и в целом идеальную, насколько можно было желать».

3

Создание дома для мужа оказалось делом непростым, что Шарлотта, должно быть, поняла уже тем первым летом. На время Вильгельм поселил ее в Дордрехте, где проходила сессия Штатов и куда он должен был возвращаться, чтобы провести несколько спокойных дней с женой в промежутках между выполнением своих политических задач в провинциях. Но через пять дней после свадьбы он уже был в Зирикзее, где инспектировал фортификационные сооружения, потом в Роттердаме осматривал флот, и так все лето. Мало-помалу его масштабная и толерантная политика начала приносить плоды. Глядя на Юг, его народ видел недисциплинированную иностранную армию, обеспокоенных и разделенных людей, испанского губернатора в окружении испанских советников, недовольных местных аристократов и местные Штаты, которыми пренебрегали. В то же время люди с Юга, глядя на Голландию, видели успешного штатгальтера, державшего испанцев на расстоянии, Совет из местных советников, Штаты, часто собиравшиеся на сессии, и процветающие провинции. По этим наблюдениям и своему прошлому опыту они все яснее видели великодушный толерантный характер принца Оранского и его управленческий талант. Неудивительно, что песню про Вильгельма Нассау распевали и насвистывали по всему Брабанту.

Брабант был провинцией, где принца Оранского лучше всего знали и как землевладельца, и лидера общества. Здесь он провел юность, и от Бреды до Брюсселя, от Антверпена до