близки. И она знала о твоей подруге, которая умерла, так что, думаю… она просто пыталась защитить тебя.

Я киваю, на глаза наворачиваются слезы.

Как мы похожи – Джесс и я. И тут до меня доходит, что я поступила точно так же с Кэлом: я не сказала правду о своем состоянии, не хотела давать повода для волнений. Я преуменьшала свои проблемы со здоровьем, так как боялась, что он подумает, будто я захочу его бросить.

Что я с ним ненадолго.

Джессика понятия не имела, что ложь приведет к обратному результату. Все это время я мучилась от мысли, что мне уготована ее участь. Вероятно, она предполагала, что я узнаю правду после ее смерти.

И мне следовало быть осторожнее, прежде чем предполагать худшее. Мой диагноз внушал надежду, врачи всегда были настроены оптимистично. Но потеря Джессики потрясла меня до глубины души.

Если умерла она, то и я могу умереть.

Я смахиваю скатившуюся слезинку и быстро втягиваю воздух.

– Прости, я просто поражена. – Я заставляю себя улыбнуться, прогоняя меланхолию. – Я думала… все это время я думала…

– Ты не умрешь. – Грег бросает на меня выразительный взгляд через стол, его глаза насыщенного темно-карего цвета наполнены искренностью. – Не от этого. Не в ближайшее время.

Я настороженно улыбаюсь.

– Послушай, – начинает он, отодвигая чашку и складывая руки на столе, – у каждого из нас свой срок. Никто не вечен. Джессике было известно об этом, и мне тоже. Я знал, что она покинет этот мир раньше остальных, но не знал когда. Черт, я даже не думал, что это произойдет так скоро. Жизнь – штука неожиданная, случайная. Мы можем лишь ценить моменты, которые у нас есть. Пока они у нас есть.

Я киваю, понимая, что он прав. Я всегда старалась придерживаться того же девиза.

– Ты остался с ней… хотя и знал, что это причинит боль, – бормочу я.

Он улыбается мне такой же грустной улыбкой.

– Конечно, ведь я любил ее. Я любил ее больше всего на свете. И до сих пор люблю… Я бы прошел с ней тот же путь, даже зная, что будет дальше. – Грег снова смотрит в окно, его голос срывается, глаза затуманиваются. – Эта потеря чуть не убила меня, но я все равно бы ни на что не променял прожитые с ней годы. Я бы сделал это снова, если бы пришлось. Если бы я мог вернуть ее еще на одно мгновение, еще на одно объятие, еще на один поцелуй, я бы сделал это, даже если потом мне снова пришлось бы пережить то же самое горе.

Я протягиваю руку через стол и крепко сжимаю его ладонь в своей.

Грег моргает в ответ и со вздохом, полным эмоций, произносит:

– Не позволяй своему диагнозу определять твою жизнь, Люси. Дорожи каждым мгновением. Найди свою любовь, держись за нее и никогда не позволяй страху брать верх. – Он сжимает мою руку, смягчая выражение лица. – Сейчас я счастлив… с Энджи. Я не забыл о Джессике, но продолжил жить дальше. И думаю, каждому из нас стоит так поступать. Мы храним прошлое, крепко запираем его и носим с собой, но мы больше не живем в нем. Мы извлекаем из него уроки и продолжаем жить в настоящем, – говорит он.

Я еще долго буду помнить его слова после того, как выйду из кафе. Я сохраню их вместе с теми фразами, которыми мы обменялись после. Сохраню каждое приятное воспоминание, наполненное шутками, смехом и любовью.

Я храню истории и моменты, которые никогда не забуду.

Я храню Джессику, папу и Эмму в своем сердце.

В нем всегда есть место для них.

И там есть место для каждого нового, прекрасного переживания, которое выпадет на мою долю. В нем есть место для всего.

Когда я переступаю порог дома Кэла и бросаю сумочку в прихожей, то сразу же чувствую витающий вокруг запах жженого сахара. Я морщу нос, замечая, как из кухни выплывает облако дыма, а собаки начинают карабкаться по моим ногам, требуя внимания.

– Кэл?

– Черт. Я здесь.

Я следую за голосом Кэла, отмахиваясь от результата его неудачной готовки.

– У тебя все хорошо?

– Не совсем. Готовить сложно, а выпекать еще сложнее. – Кэл машет кухонным полотенцем, пытаясь выгнать дым через окно. – Карамель, черт бы ее побрал, сгорела в духовке. Я пытался испечь для тебя хлеб. – Он вздыхает, упирая руки в бока. – Даже сходил в магазин за круглой бугристой формой для выпечки. Наверное, мне следовало положить ее на поднос или что-то в этом роде.

Не в силах скрыть улыбку, я заглядываю в духовку и замечаю «круглую бугристую форму для выпечки», которая на самом деле называется просто «противень».

– Кэл, это так мило, – говорю я ему, закрывая дверцу духовки и сдерживая кашель.

– Мне стыдно. Мне очень стыдно.

– Не стоит. Хлеб выглядит прекрасно.

– Наверное, в нем уже появились ядовитые испарения из духовки и в конце концов я убью тебя им. Я облажался.

Я почесываю щеку, стараясь не рассмеяться.

– Вовсе нет. Уверена, это вкусно. – Поворачиваясь обратно к духовке, я беру прихватку и выкладываю хлеб на противень, затем закрываю дверцу. Когда я снова поворачиваюсь к Кэлу, он выглядит несчастным. – Серьезно, он выглядит потрясающе. И миленько.

Кэл качает головой, не веря ни единому моему слову.

Прошло больше недели с момента нашего примирения и с той ночи, когда я рухнула ему на грудь в полном блаженстве. Я бы не сказала, что официально вернулась к нему… но вроде так оно и есть. Я заехала домой на следующее утро, чтобы забрать своих собак и чемодан, доверху набитый вещами.

Кэл целыми днями работает в автомастерской, а я подрабатываю в приюте, однако наши вечера проходят за ужинами, киномарафонами, долгими прогулками с собаками и близостью, которой я никогда раньше не испытывала.

И, конечно же, сексом.

Слишком много секса.

Мы стали зависимы друг от друга. Мы проводим каждую ночь, завернувшись во влажные от нашего пота простыни и бормоча друг другу на ухо восхитительные слова. Мы облюбовали всю мебель, стены и даже заднее сиденье моей машины после пятничного выступления в винном баре. Он сказал, что ничто так не возбуждает его, как мое пение.

Я ненасытна.

Мы ненасытны.

И я цепляюсь за эти моменты, смакую их. Я отказываюсь зацикливаться на чем-либо, кроме них.

Что бы то ни было.

Шагнув вперед, я обхватываю Кэла за талию и притягиваю к себе, зарываясь лицом в его футболку, пахнущую одеколоном. Запах дыма смешивается