– Зачем ты испек мне хлеб? – спрашиваю я приглушенным голосом. Он притягивает меня ближе и гладит ладонями спину.

– Ты ела его каждое рождественское утро, – шепчет он. – В прошлое Рождество его не было.

Это правда: хлеб – устоявшаяся традиция на Рождество, а также на мой день рождения. Мама готовила его специально для меня, пока я не переняла эту традицию.

Кэл целует меня в макушку.

– Мы с Эммой приходили открывать подарки перед обедом, и в доме все еще пахло корицей и сахаром, – тихо говорит он. – А потом мы бежали в наш дом и открывали другие подарки, пока Эмма играла на пианино.

На этот раз воспоминания не заставляют меня плакать. В горле не першит, а сердце не рыдает. Пока нахожусь в безопасных объятиях Кэла, я по-настоящему привязана к этому моменту.

– Я хочу сыграть тебе песню.

Я моргаю и поднимаю голову. Он смотрит на меня остекленевшими глазами, нервно улыбаясь. Мои руки сжимаются вокруг него, и я задыхаюсь от восторга.

– Серьезно?

Он кивает.

– Я так и не нашел ту старую песню, которую написал для тебя когда-то… – Он замолкает, его явно переполняют чувства. – Скорее всего, я выбросил ее, полагая, что больше никогда не найду радости в музыке, – говорит он. – Я много чего испортил.

У меня замирает сердце.

– Ты написал ее… для меня?

– Да, – он снова сглатывает. – Я собирался сыграть ее для тебя на твой четырнадцатый день рождения. В то время до этого оставались месяцы, но я не знал, сколько дней или недель уйдет на написание. Как бы то ни было, я кое-что из этого вспомнил и попытался соединить воедино, добавив новые детали. Когда я попросил у тебя немного времени на раздумья, на самом деле я просто хотел побыть в одиночестве и довести песню до совершенства.

Я не знаю, отстраниться ли мне и расплакаться или обнять его крепче.

– Кэл…

– Она не идеальна, Люси, – отмахивается он с самоуничижительным смешком. – Точнее, она так же идеальна, как жалкий хлеб в духовке.

– Значит, она прекрасна, – улыбаюсь я.

– Ага. Давай остановимся на этом. – Кэл расцепляет наши объятия и отступает на шаг, взъерошивая волосы. – Я много лет не играл. В лучшем случае клавиши заржавели.

Будучи ошеломленной, я скольжу взглядом по его лицу: на нем отражаются неуверенность и уязвимость. Моргая и пристально глядя на него, я тереблю одну из своих кос, не зная, что сказать. Все, что мне в итоге удается, – это прохрипеть:

– Сыграй ее для меня.

Его взгляд смягчается сквозь затянувшийся дым.

Я киваю, а затем он ведет меня за руку в гостиную и выдвигает скамеечку для фортепиано.

Он поднимает крышку рояля, и я занимаю место рядом с ним; мое сердце бьется со скоростью мили в минуту. Я наблюдаю, как Кэл нажимает на белые и черные клавиши, сидя с серьезным выражением лица. Он на мгновение закрывает глаза, когда Кики запрыгивает на подушку рядом со мной, а Зефирка устраивается у моих ног. Стрекоза тоже забирается ко мне и сворачивается клубочком на животе у Зефирки.

– Песня называется «Мелодия сердца», – говорит он грубоватым голосом. – В ней нет слов, потому что я далеко не поэт, но, может, ты когда-нибудь добавишь их. Я написал ее в стиле Дориана. Это была любимая песня Эммы.

Мои глаза блестят, когда я думаю о ее последней записи в дневнике.

«Мелодия сердца – выражение внутренней сущности человека, его идентичности и смысла существования».

Я задерживаю дыхание и жду.

Первая нота разрывает тишину, и от тяжелых эмоций у меня перехватывает дыхание. А когда звучит следующая нота, из глаз текут слезы. Слезы счастья. Соленые и теплые, они описывают этот момент и показывают его силу.

Волшебство.

Его форма проста, все еще немного неотточенна, но непоколебима в своей искренности.

Я закрываю глаза и отключаюсь, упиваясь мелодиями, которые напоминают мне о поцелуях, сладких, как сахарная вата, и звездном свете в его глазах. Обещания о вечности растаяли в тот момент, когда звезды исчезли.

Потерянные маленькие девочки и сны о светлячках. Он играет о том, как звезды сошлись без нас и как прошли целые годы.

О трагедии и воспоминаниях, воскрешении и желаниях.

Музыка звучит в биении наших сердец, в ритмичности наших поцелуев.

Мелодия сердца.

Последняя нота разносится по всей комнате, и Кики тихонько вздыхает, положив подбородок мне на плечо. У меня перехватывает дыхание. Слов нет. Глаза Кэла остаются закрытыми еще долго после того, как стихает мелодия. Он тоже вздыхает, и это больше, чем просто вздох. Это эпилог.

Минуту спустя его взгляд встречается с моим, он расслабляется, убирая пальцы с клавиш, а затем моргает несколько раз. Медленно и испытующе.

После этого Кэл говорит:

– Вот почему я механик.

Я вскакиваю с диванчика и обнимаю его.

В мгновение ока мои руки обвивают его шею, а радостный всхлип достигает уха. Он поворачивается, а затем приподнимает меня и сажает к себе на колени. Кэл выгибает спину, отчего с клавиш срываются диссонирующие аккорды.

– Это было прекрасно, – шепчу я, запуская пальцы в его волосы. Наши взгляды встречаются. Он запрокидывает голову, чтобы посмотреть на меня. – Такая красивая, такая совершенная. Она прозвучала как…

– Я люблю тебя.

Остальные слова превращаются в пыль у меня на языке. С губ срывается только стон. Я сглатываю и, в замешательстве моргая, смотрю на него. Это признание эхом отдается во мне.

– Что? – выдыхаю я.

– Я люблю тебя. – Он повторяет это с уверенностью. Не колеблется, не запинается. – В тот день, сидя на тротуаре в центре города и проливая слезы на белоснежный зимний покров, ты прижималась ко мне, умоляя меня полюбить тебя когда-нибудь, – хрипло произносит он. – По правде говоря, уже тогда я любил тебя, но был чертовски полон решимости бороться с этим чувством, думая, что ты заслуживаешь лучшего. Боже, я был так глуп. – Кэл целует меня в приоткрытые от шока губы и обхватывает мой затылок руками. – Оказывается, эти слова так легко произнести. Я люблю тебя, Люси.

Я плачу, позволяя ему осыпать поцелуями мою шею.

– Любовь не требует усилий, – говорит он. – Любить тебя так легко.

Слезы смешиваются с искренним смехом, когда я обнимаю его, крепко сжимая.

– Я люблю тебя, – говорю я ему. – Я полюбила тебя с того самого дня, когда ты бросил в меня баскетбольный мяч у себя во дворе, а затем подмигнул и сказал, что, если я попаду в цель, ты станешь моим другом.

– И ты не попала в