— Да, — тихо ответил Роман.

— Выезд на встречную полосу с пересечением сплошной линии разметки наказывается лишением прав управления транспортным средством на срок от четырех до шести месяцев, с изъятием водительского удостоверения, — заученно-монотонно проговорил лейтенант, но, выдержав короткую паузу, вопросительно и на этот раз с явными нотками заинтересованности в голосе, добавил: — Я оформляю?

Сам по себе этот традиционный вопрос «я оформляю?» подразумевал возможность иных вариантов разрешения ситуации и открывал сейчас перед Романом большие возможности, но как назло у него не было наличных денег, и от безысходности он предпринял отчаянную попутку убедить полицейского в несправедливости такого наказания в данной конкретной ситуации, подробно изложив ему все обстоятельства.

— Товарищ старший лейтенант, — начал Роман как-то даже чересчур виноватым голосом, — там ведь ни одной встречной машины не было.

— Ну и что? — устало и недовольно протянул лейтенант. Характер, который начало приобретать их общение явно разочаровал его.

— Дорога отлично просматривается оттуда метров на пятьсот вперед, а трактор прижался к обочине, так что у меня была прекрасная видимость, — Роман продолжил было в прежней, проникнутой раскаянием манере, но по мере того, как он последовательно аргументировал свою позицию, голос его на глазах становился уверенней и тверже. — Я не мог создать опасной ситуации. Трактор двигался со скоростью не более тридцати километров в час, почти на обочине, и мне оставалось только быстро объехать его. Да и сами посмотрите! — пылко воскликнул он, только сейчас внимательно присмотревшись к фотографии. — Я заехал-то всего на полметра — там еще две машины могло разъехаться.

Романа уже распирало изнутри негодованием. Он говорил, подняв голову, подавшись вперед и энергически помогая себе руками, делая это неосознанно, потому что лейтенант никак не мог видеть его жестов. Глаза Романа горели, голова кружилась от какого-то невероятного возбуждения, овладевшего вдруг его сознанием; он забыл в это мгновение про все на свете, весь проникнувшись одной идеей. Когда же Роман замолчал, то сам удивился, как стройно и безупречно он сходу изложил все обстоятельства, но вдруг понял, что это произошло лишь потому, что так и было на самом деле. Насчет того, что там спокойно могло разъехаться еще две машины он, конечно, приврал, но в остальном — был полностью прав. Он нарушил правило лишь формально, при этом не было ни одного шанса произойти дорожно транспортному происшествию, а не будь Роман на сто процентов уверен в безопасности маневра — никогда и не стал бы обгонять трактор. Он не видел лица лейтенанта, и не знал наверняка, как он воспринимает сейчас его слова, но похоже было, что тот и сам прекрасно осознавал всю справедливость его рассуждений, потому что даже не попытался их хоть как-то опровергнуть.

— Вы пересекли сплошную линию, — нудно проговорил лейтенант.

— Товарищ старший лейтенант верьте или нет, но я никогда не пересекаю сплошную линию разметки — это мой принцип. Здесь же дорога совершенно свободная была, трактор полностью на обочину сместился. Посмотрите, ведь пока он не съехал с трассы, я даже не пытался его обогнать, а двигался сзади! — почти в отчаяние проговорил Роман, уже не зная, как еще достучаться до полицейского.

— Вы нарушили правила дорожного движения. Мое дело — зафиксировать нарушение. А решать, правы вы были или нет, будет суд, — совершенно безразлично прозвучал в ответ голос лейтенанта. — Если конечно вы желаете доводить дело до суда, — не удержавшись, добавил он в конце.

Злость и негодование разом вспыхнули сейчас в Романе. Обвинения лейтенанта являлись пустой формальностью, а вина в большей степени была надуманной, и все существо его протестовало против такого разрешения вопроса. От бессильной злобы Романа вдруг все начало раздражать в лейтенанте: его слова, интонации голоса, и особенно то, что вместо человека ему приходилось разговаривать с подголовником сидения и торчащим из-за него затылком, на котором сияла большая проплешина. «Плохо, что я не вижу его лица, не знаю о чем он думает, — размышлял Роман про себя, — Да и он тоже не может меня понять. Ха. Принципиальный какой: "обязан правонарушения зафиксировать". Было бы у меня сейчас хоть пятьсот рублей — уже бы километрах в трех отсюда ехал».

— Денег у меня нет, — резко проговорил Роман.

— Ну-у, тогда мне придется изъять удостоверение, — с наигранной грустью в голосе заключил лейтенант.

Но только он зашуршал бумагой, по-видимому, начиная уже оформлять протокол, как задняя дверь машины открылась и, подвинув Романа, так что тот вплотную прижался к стоявшему слева пластиковому ящику, в машину протиснулся Дульцов, усевшись рядом с ним на сидении.

Наверное, никогда еще Роман не был так рад видеть друга, который своим решительным появлением всколыхнул его дух, пробудив настоящее ликование и подарив утраченную было надежду на разрешение ситуации — он знал наверняка, что просто так Дульцов сейчас здесь не появился бы.

— Добрый день, товарищ старший лейтенант, — сходу поздоровался он.

— А вы кто? — действительно удивился лейтенант, чуть только повернув голову набок и искоса окинув взглядом Дульцова.

— Я друг этого человека и хозяин машины, — ничуть не смутившись, ответил Дульцов. — У меня есть к вам предложение.

— Какое? — уже с большим интересом проговорил лейтенант.

— Может, мы на месте как-нибудь с вами договоримся?

— Например?

— Например, деньгами.

— Да, я слушаю.

— Тысяча рублей подойдет?

После этого вопроса Дульцова в машине возникла небольшая пауза, которую лейтенант, по всей видимости, сделал больше для проформы.

— Положи сюда, — наконец произнес он, и рукой показал на книжку правил дорожного движения, лежавшую между передними сидениями.

Вначале обрадовавшись появлению Дульцова и будучи почти уверенным, что он хочет что-то предпринять, Роман был ошеломлен, когда услышал от него предложение дать взятку. Во-первых, это серьезно его компрометировало, так как он только что сказал лейтенанту, что денег у них нет, а во-вторых, у Дульцова действительно не было денег, что окончательно сбило Романа с толку. И уж тем более в эту минуту он никак не мог предположить того, что произойдет следом.

— Хотя, давайте лучше сделаем так, — почти триумфально произнес Дульцов, доставая из нагрудного кармана своей рубашки мобильный телефон. — Я стираю сейчас эту запись, а вы забываете о нашем нарушении. Как вы на это смотрите?

Эти слова подействовали на Романа так, словно его сейчас хорошенько огрели по голове пудовым мешком. Он в упор впялился глазами в друга, совершенно не понимая, как ему в голову пришла такая идея и боясь думать что будет дальше.

Но Роман был не единственный человек в машине, которого заявление Дульцова совершенно обескуражило: услышав эти слова, лейтенант