меньше я не соглашусь. Его у вас за семь с радостью в любом ломбарде возьмут… Нет, — как бы приняв окончательное решение, сказал Роман. — Только четыре.

— А вдруг оно ворованное — зачем нам эти проблемы? — сказал Плетнев, но вопрос его прозвучал не как категорический отказ от сделки, а как будто он старался выторговать у Романа более выгодное предложение.

— Кольцо мое — никакое оно не ворованное, — твердо проговорил Роман. — За такое кольцо и семь тысяч — даром. К тому же, если предложение вас устраивает, то мы со своей стороны стираем аудиозапись и больше вы о нас никогда не услышите.

Плетнев повернулся к лейтенанту и снова посмотрел на кольцо.

— Давай, — раздался голос лейтенанта. — Я даже и себе его готов оставить, — добавил он, по всей видимости, обращаясь уже к своему напарнику.

— Да я бы тоже хотел его забрать, — вдруг сказал Плетнев. Ему с самого начала понравилось кольцо, и он охотно дал бы за него и все семь тысяч.

— Значит, договорились? — спросил Роман.

— Договорились, — сказал лейтенант.

Он поднял книжку правил дорожного движения, лежавшую между передними сидениями, под которой оказалась небольшая картонная коробка, доверху наполненная купюрами самого различного достоинства, отсчитал оттуда четыре тысячи и вместе со всеми документами передал их Роману, который, быстро взяв все это, поспешил выйти из полицейского автомобиля.

Оказавшись на улице, он увидел, что возле их машины на обочине стояло еще два легковых автомобиля и трактор — тот самый, который они обогнали на трассе. Водители торчали на улице, дожидаясь своей очереди — все как один с недовольными минами. Дульцов разговаривал с одним из них.

— Поехали, Артем, — сказал Роман, садясь вперед на пассажирское сидение.

— Почему поехали? Что вы решили?! — начал засыпать его вопросами Дульцов.

— Я тебе все сейчас расскажу. Поехали! — сказал Роман, раздражаясь от нетерпения.

Продолжая пребывать в недоумении, Дульцов подошел к машине и сел за руль.

∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙∙

— Ха-ха-ха-ха-ха! Ты что серьезно? — не веря своим ушам, спросил Дульцов.

— На полном серьезе! Вот смотри — четыре тысячи, — ответил Роман, доставая из кармана деньги.

— Аха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха!!! — снова засмеялся Дульцов и, совсем забыв про руль, чуть не отправил машину в кювет.

— Тихо-тихо! Ты за дорогой следи, — весело сказал Роман.

— А ты за сколько у цыганки кольцо купил?

— За четыре с половиной. Считай — почти ничего не потерял.

— Ха-ха-ха. Здорово ты придумал, — сказал Дульцов с искренним изумлением. — Вот это смекалка и хладнокровие! Слушай, может в тебе коммерсант все это время пропадал?.. Если бы мне вчера кто-нибудь сказал, что ты такое провернешь, я бы, наверное, и не поверил.

Роман вдруг смешался. Он и сам удивился, откуда у него появилось столько наглости, чтобы требовать денег за эту медную безделушку.

— Они сами виноваты, — сказал, наконец, Роман. — Трасса совершенно свободная была — ни одной машины. И трактор нам почти всю дорогу освободил. Ты же знаешь меня: если бы он не съехал на обочину, я бы и обгонять не стал… Человек, которому дано право действовать от имени закона, должен не только знать, что говорит закон, но и то, зачем он это говорит. Закон теряет всякий смысл, если его применять в отрыве от обстоятельств. Я по-человечески лейтенанту все объяснил, а он наплевал на мои слова. Главное — формально нарушение имеется, а почему, как все произошло, его совершенно не волновало. Он вообще не хотел в это вникать, даже не повернулся ко мне — я как дурак сидел с креслом разговаривал! Так им и надо!

— Правильно! — поддержал его Дульцов. — Ты должен был это сделать. Это не обман, а восстановление справедливости! Ты что думаешь, они просто так там стояли, на трассе, за тридцать километров от ближайшего города? Специально обдирают тех, кто в Китай едет. Знают, что и деньги у людей есть, и времени мало, вот и наживаются. Видел, сколько этот рябой наловил, пока ты там с лейтенантом беседовал. Даже тракториста остановил. Как мне этот тракторист потом сказал — «за то, что слишком медленно ехал».

Друзья снова рассмеялись.

— Слушай, я посплю немного, — сказал Роман. Он опустил спинку сидения и, сняв обувь, поудобнее на нем устроился.

— Поспи, конечно, — отозвался Дульцов. — Будем подъезжать к границе — я тебя разбужу.

На улице уже начинались вечерние сумерки, но, несмотря на это, Роман долгое время еще не мог заснуть. Он лежал на спине, закрыв глаза, слегка улыбаясь и предаваясь самым приятными мыслями. Подробно вспоминая сейчас разговор с полицейскими, Роман с огромным удовольствием заново прокручивал в своем сознании каждую фразу, каждое действие, упиваясь собой, своей находчивостью и тем, как превосходно все было им сделано. «Все-таки я грамотно это обставил, — думал он про себя, вспоминая, как описывал лейтенанту обстоятельства происшествия. — Что же я говорил: "…я не мог создать опасной ситуации. Трактор двигался со скоростью не более тридцати километров в час, почти на обочине, и мне оставалось только быстро объехать его. Да и сами посмотрите! Я заехал всего-то на полметра…". Как я все очень логично и очевидно представил. Да пусть даже он и забрал бы права — я и в суде без проблем доказал бы, что учитывая все обстоятельства, не мог создать опасной ситуации, хотя бы потому, что не обгонял, а объезжал трактор». Роман восхищался сам собой в этот момент. Он вспоминал разговор в мельчайших подробностях, вплоть до интонаций голоса и виделось ему, что он был красноречив настолько, насколько только было возможно в данной ситуации. «А как удачно я усыпил их бдительность! "Мы сами из N-ска. Едем в Китай за товаром для фирмы…". Они же прекрасно знали и по документам и по номеру машины, что мы из N-ска. Они знали и то, что мы едем в Китай, потому что до самой границы здесь больше ничего не будет. Я сразу, с первых слов выказал совершенную искренность и правдивость и им, сбитым с толку этим маневром, даже в голову не пришло усомниться в последующих моих словах. Ну конечно — как они могли увидеть подвох, когда до этого я так убедительно доказал свою честность! Как же ловко я все устроил!!!». Роман медленно сделал глубокий вдох, и чуть не рассмеявшись от сильнейшего восторга, расплылся в еще большей улыбке. Он по прежнему сидел с закрытыми глазами, не желая открывать их, чтобы не нарушить своего состояния; весь находился он сейчас в своих мыслях, полностью погрузился в них, на время отгородив свое сознание от окружающей его действительности и от этого чувство восторженности в