повернулся и, просунув голову между передними сидениями, внимательно окинул друзей изумленным взглядом. Ему было на вид лет тридцать пять: вполне еще свежий и бодрый мужчина с ровным подтянутым лицом, имевшим аккуратные и даже привлекательные черты, лысой от макушки и до самого лба головой и легкой щетиной на щеках, но не безобразной, а равномерно постриженной и стильно выровненной по краям — по всему было видно, что он тщательно следит за своей внешностью. Лицо лейтенанта от удивление совершенно вытянулось и приобрело форму перевернутого яйца, но сделав над собой усилие, он собрался, подобрал отвисшую челюсть, и пытливым взглядом уставился на Дульцова. Так прошло несколько секунд, после чего Лейтенант еле заметно улыбнулся, чуть только шевельнув одним уголком губ, как бы уяснив или подметив что-то для себя, и тут же с прежней спокойной интонацией обратился к Дульцову:

— Ты что со мной шутки решил шутить? — после чего, высунув голову в открытое окно машины, крикнул: — Виталя, подойди-ка сюда! — и больше уже назад не повернулся.

Никак не ожидая от лейтенанта подобной реакции, Дульцов сильно смутился. Он посмотрел на Романа, то ли желая найти поддержку, то ли пытаясь получить ответы на свои вопросы, но увидев, что друг находится в не меньшем замешательстве, окончательно стушевался, а в растерянном взгляде его промелькнуло что-то паническое. В отчаянной попытке вернуть себе и другу присутствие духа, Дульцов тут же изобразил улыбку, но улыбка отразилась только на его губах, в глазах же осталась прежнее смятение, отчего лицо его приобрело невнятное и потерянное выражение.

Тем временем в машину сел Плетнев. Он устроился на водительское сидение, по диагонали от друзей, так что почти в любом положении находился в их поле зрения.

— Что такое? — спросил он у лейтенанта.

— Ты знаешь, какие ушлые нарушители пошли? Они записали мой с ними разговор. Не хочешь послушать?

— Я бы с удовольствием, — сказал Плетнев. С этими словами он развернулся взад и нахальным взглядом своих больших и выпученных глаз принялся рассматривать друзей.

Дульцов не заставил себя долго ждать. Он включил проигрывание записи, не отводя при этом телефон далеко от себя, а лишь прибавив громкости, чтобы было лучше слышно; сам же внимательно уставился на Плетнева, не желая пропустить даже самую незначительную его реакцию. Роман тоже наблюдал за Плетневым, а тот, в свою очередь, развернув голову чуть боком и подав ее одним ухом поближе к телефону, начал вслушиваться в аудиозапись, сосредоточившись ровно настолько, насколько был способен — прищурив при этом глаза и приоткрыв рот.

Через несколько минут сплошного шума, в записи, наконец, раздались голоса, постоянно прерываемые сильными помехами: … «Добр… день, товар… …ший лейтенант.» … «А вы …?» … «Я друг … человека и хозяин машины. У меня есть к вам …жение.» … «Какое?» … «Может мы … месте как-нибудь с вами …воримся?» … «Например?» … «Например, деньгами?» … «Да, я …шаю.» … «Тысяча рублей подой…?» … «По… сюда».

Запись закончилась, однако Плетнев еще с полминуты сидел в прежней позе, по-видимому, ожидая продолжения, но так и не дождавшись его, отстранил голову назад, вопросительно посмотрел на сокрушенного Дульцова и, просияв вдруг мерзкой улыбкой своих плотных губ, повернулся к лейтенанту.

— Это что, все? — спросил Плетнев, обращаясь к напарнику. — Так ты там сказал, по-моему, только «я слушаю» и «положи сюда».

После этих слов рябой полицейский не выдержал и громко, расхохотался. По тому, как подергивались погоны и подпрыгивала макушка лейтенанта, друзья поняли, что и он тоже смеется, хотя его совсем не было слышно на фоне безудержного ржания Плетнева.

Роман был в сильном замешательстве: он рассчитывал на помощь друга, но вопреки его надеждам, тот только усугубил ситуацию, окончательно настроив против них полицейских. Особенно же жалкий вид был у Дульцова, который жестоко обманулся сейчас в своем собственном замысле. Этот замысел родился в его голове еще только десять минут назад и виделся ему просто безупречным, но на деле оказался очень сомнительной затеей. Дульцов сидел совершенно потерянный, широко раскрыв глаза и не в состоянии сориентироваться в ситуации; но вдруг громкий унизительный смех рябого полицейского вывел его из себя: в нем неожиданно пробудились злость и негодование. Он залился краской и, нахмурив брови, яростно выпалил:

— Да по этой записи любой ребенок поймет смысл диалога! Сами по себе — это обычные фразы, но в контексте разговора их истинный смысл становится совершенно очевидным.

— Так это же ты мне сказал, — проговорил Плетнев, перестав смеяться и обращаясь к лейтенанту. — Ну конечно! «Сюда положи» — это ты мне сказал, куда положить документы.

— Я эту запись на все уровни распихаю! — не унимался Дульцов. — Может и не посадят, но звездочки-то очередные до-о-олго ждать будете.

— Это почему же? — неожиданно спросил лейтенант. — Неужели из-за того, что мы проигнорировали ваши попытки подкупа, после того, как вы грубо нарушили правила дорожного движения?!

Лейтенант впервые за все это время утратил свое прежнее холодное спокойствие: в этот раз он говорил нервно и раздраженно. С лица Плетнева тоже исчезло довольная гримаса, и он зло вытаращился на Дульцова. Но по тому, как внезапно изменилось настроение полицейских и Дульцову и Роману стало ясно: несмотря на показную веселость и то, что реальной угрозы для них здесь действительно никакой не было, все равно им бы совсем не хотелось, чтобы запись попала к начальству. Напряжение в машине нарастало: ситуация складывалась неприятной для всех и каждый хотел бы поскорее разрешить ее, но никто не видел выхода. И в этот самый момент в голове Романа родилась идея.

— Артем, подожди, пожалуйста, на улице, — сказал он, обратившись к другу.

Дульцов, пребывавший еще в довольно взвинченном состоянии, вопросительно посмотрел на Романа и, увидев его уверенное выражение лица, не сказав ни слова вышел из машины.

— Мы сами из N-ска, — кротко начал Роман, смотря по очереди то в глаза Плетневу, то на затылок лейтенанта. — Везем в Китай товар для продажи. Товар едет поездом, а мы на машине. Все деньги, естественно, на банковском счете, а наличность, которую взяли на дорогу, сейчас уже вся закончилась. Единственное, что у меня с собой есть, это вот — печатка, — сказал Роман, снимая с пальца кольцо, которое купил два дня назад у цыганки, и протягивая его вперед между сидениями.

Плетнев взял кольцо, и внимательно изучив его со всех сторон, передал лейтенанту.

— Оно стоит двенадцать тысяч, — продолжил Роман. — Мое предложение: вы даете мне за него четыре и забываете о правонарушении.

— Четыре тысячи — много, — тут же выпалил Плетнев.

— На