Эльк поднял брови. Судя по всему, он решил отделываться в трудных моментах посредством мимики. Александра напрасно ждала его ответа. Ей пришлось говорить одной:

– Потому что обезьяна с бубном оказалась подделкой. Правда, прекрасного качества! Она не сразу смогла ее определить.

Эльк смотрел на нее с прежним выражением вежливого участия. Очевидно было, что он готов выслушать самые ужасные вещи все с той же замерзшей на губах полуулыбкой.

– Но мне Надя почему-то не сказала, откуда взялась эта фальшивая фигурка, – раздраженно бросила Александра. – Может быть, она была бы еще жива…

На этот раз Эльк не выдержал:

– Ну что за идеи? Она жива!

– Ты видел ее после шестнадцатого октября? Почему она звонила именно в день смерти Петера Моола? Ее что-то напугало? Она говорила, что у нее намечается большая сделка, чтобы никто ее не искал… Она имела в виду аукцион? «Детей садовника»? Или что-то еще?

Одно веко Элька слегка, еле уловимо дернулось – и это было все.

– И какой смертью умер отец Дирка? – беспощадно продолжала Александра. В ушах у нее шумело, горло сжималось. – Варвара говорила, что его могли отравить…

– Очень интересно! – Губы Элька заметно побелели. – Она наверняка даже сказала, кто это сделал.

– Да. Хендрик ван Тидеман был у него в гостях, и вскоре после этого Петер Моол умер.

– Видишь, как опасно ходить в гости! – отрезал Эльк. Напоровшись на возмущенный взгляд сидевшей напротив женщины, он попытался объяснить цинизм своего замечания: – Прости, нервы. Я тоже не железный. Все так и было: отец Дирка долго болел, жил в инвалидном кресле. Ему было уже под девяносто лет. Старый друг его навестил, когда ему стало совсем плохо. И он в тот же день умер. Шестнадцатого октября, совершенно верно. Но, как сама понимаешь, никто его не убивал!

– Надя знала о его смерти?

– Во всяком случае, узнала она не от меня, – с досадой бросил Эльк. Он поднес к губам чашку и тут же, не пригубив, со звоном поставил ее на блюдце. – Я не общался с ней. Пожалуйста, не смотри на меня такими глазами!

– Я просто думаю… Сопоставляю. – Александра не сводила с него пристального взгляда. – Надя звонит домой шестнадцатого, в день смерти Петера Моола. Об этой смерти ходят странные слухи… Она и Моол ставили свои подписи на экспертных заключениях к «Детям садовника». Третьим был Тидеман, которого обвиняют в смерти Моола…

– Кто обвиняет, кто?! – взорвался Эльк. Он повысил голос, и на них оглянулись сидевшие у стойки мужчины. Барменша также бросила взгляд поверх голов посетителей. Эльк сразу ссутулился, словно пытаясь сделаться незаметным, и заговорил быстро, вполголоса: – Твоя подруга, Барбара? Ты же знаешь, она обо всех говорит плохо!

– Надя звонит домой в день смерти Моола, говорит, что для меня есть письмо… Письмо как будто не имеет смысла. И тем не менее его крадут у меня из сумки, на вечере у Стоговски.

Эльк скривил губы:

– Это ты так решила. Мы еще не были в отеле.

– Скажи, зачем эта комедия? Зачем ходить в отель, если ты сам взял письмо у меня из сумки, когда я бегала к Анне, несла ей воду… Я все вспомнила, ты мог это сделать тогда. Да и не только тогда. Ведь только ты знал, что письмо там.

Эльк молчал. Александра не в силах была больше смотреть на него и отвернулась к витрине. За стеклом медленно текла полуночная жизнь Зеедик. В толпе мелькали лица со всех краев света, как в те времена, когда в порт Амстердама прибывали корабли, груженные колониальными товарами. Туристов сразу было видно по зачарованному, расслабленному виду. Внезапно у кого-то на руках звонко залаяла крошечная собачка – ее сверлящий тонкий голосок проник даже через витринное стекло.

– То есть я рылся в твоей сумке, так? – переспросил Эльк.

– Думаю, да. Думаю, устроил всю эту историю с обмороком Анны специально, чтобы иметь время украсть письмо.

Мужчина шумно вздохнул:

– Ты сходишь с ума… Я не сержусь на тебя, ты потрясена смертью Барбары. Анне действительно стало плохо. Я же рассказывал тебе, что у нее проблемы со здоровьем. То же состояние было у нее в октябре, после смерти деда. Мы не могли привести ее в себя и отправили в клинику. Это нарколепсия, один из видов каталепсии. После нервного срыва девушка реагирует именно так. Если добавляется еще и немного алкоголя… Хорошо, можешь мне не верить.

– В октябре у нее был нервный срыв после смерти деда, а что такого исключительного случилось вчера? – бросила Александра. – Ладно, мне все равно, что ты ответишь. Анна в тебя влюблена, по всей видимости, и делает все, что ты ей прикажешь.

– Бред.

На этот раз она взглянула ему в лицо. Эльк сидел, выпрямившись, кусая нижнюю губу. Его взгляд стал колючим.

– Не говори о том, чего не понимаешь, – бросил он наконец. – Хорошо. Ты думаешь, я украл письмо, пускай будет так. Но зачем я это сделал?

– Чтобы я не могла доказать, что оно было.

– А что в нем такого? – пожал плечами Эльк. – Видишь, ты не можешь ответить. В таких обвинениях самое ужасное, что ничего нельзя доказать. Я говорю, что не делал этого, – ты мне не веришь. Это кошмар. Хорошо, не сотрудничай с Дирком. Выбрось в мусор свои деньги. Считай, что Надя мертва, если тебе пришла в голову такая фантазия. Но не говори, что я рылся в твоей сумке!

– Никаких фантазий, – процедила Александра. – Она точно умерла.

– Кто тебе сказал?!

– Стоговски!

– Стоговски?! – Эльк, не веря, впился взглядом в ее зрачки. Затем приоткрыл рот, словно пытаясь вдохнуть побольше воздуха. – Она… так сказала?!

Александра рывком подняла с пола сумку и вытряхнула оттуда каталог Бертельсманна, услужливо раскрывшийся на нужном месте.

– Заключения на «Детей садовника» давали Моол, Тидеман и Надя. – Художница придвинула каталог к Эльку, торопливо поправлявшему очки. – Двое из них уже мертвы. Это сказала мне Стоговски только что на прощание.

Эльк низко склонился над страницей:

– Тут какая-то путаница. Не забывай, сколько лет старухе…

– Хочешь сказать, что Стоговски выживает из ума? – парировала Александра. – После того, как советовал мне ее опасаться?

Эльк с озадаченным видом покачал головой:

– Я даю тебе гарантию, что на этот раз она перепутала. Из трех экспертов мертв только один – Петер Моол.

– Когда ты видел Надю, в таком случае? – Мужчина промолчал, но Александра и не ждала ответа. – Хорошо, пусть не ты забрал ее письмо. Пусть не ты, а кто-то другой… Хотя кто о нем знал, кроме тебя?

Эльк не перебивал. Он снял очки и аккуратно положил их на край стола. Запрокинул голову, опустил веки, словно готовясь принять удар. Вид у него был отстраненный и собранный одновременно.

– Значит, ты не брал письмо, Стоговски перепутала и Надя жива, – продолжала Александра, борясь с нарастающим бешенством. Она была готова ударить мужчину по лицу, невыразительному и неприятно загадочному, словно запечатанный конверт без надписи.