Через год Москва сама предложила обмен. В Китае был арестован и вместе с женой брошен в шанхайскую тюрьму глава оперативного управления Коминтерна на Дальнем Востоке, действовавший под псевдонимом Хилари Нуленс. Эти люди много знали, и Москва стремилась вызволить их как можно быстрее. Чтобы добиться от Нанкина освобождения заключенных, СССР обратился за помощью к ряду всемирно известных деятелей, в числе которых был даже Альберт Эйнштейн. Свою лепту внесла и Красная сестра. Именно Цинлин в декабре 1931 года передала Чан Кайши предложенный Москвой план обмена заложниками[394]. Чан Кайши отверг его. Такая сделка казалась ему совершенно неприемлемой. Арест двух агентов стал громким событием и привлек пристальное внимание общественности. Судебный процесс над супругами проходил открыто, их приговорили к смертной казни (которую заменили на пожизненное тюремное заключение). Любой переговорный процесс погубил бы репутацию Чан Кайши, поскольку сохранить конфиденциальность в тех обстоятельствах было нереально.

Предложение Москвы вызвало бурю эмоций в душе генералиссимуса. Теперь стало совершенно очевидно: Цзинго держат в заложниках, и вернуть его можно, только если чрезвычайно дорого заплатить. Вполне вероятно, в будущем возникнут еще какие-нибудь требования. О своих переживаниях Чан Кайши писал в дневнике: «Последние несколько дней желание увидеться с сыном стало нестерпимым. Как я посмотрю в глаза своим родителям, когда умру?»; «Мне снилась моя покойная мать, я дважды со слезами звал ее. А когда проснулся, понял, как сильно по ней скучаю. Я страшно провинился перед ней»; «Я плохой сын своей матери и не проявляю должной любви к моему сыну. Мне кажется, что я недостойный человек, я желаю, чтобы земля разверзлась и поглотила меня»[395].

Именно в это время «крот» Шао Лицзы потерял своего сына, которого когда-то привез в Москву вместе с Цзинго. С тех пор сын Шао Лицзы успел вернуться в Китай, а затем отправился в Европу. Его застрелили в номере отеля в Риме. Шао Лицзы и его родные были убеждены, что убийство совершили агенты Чан Кайши.

В 1932 году Цзинго попал в один из сибирских лагерей. Он работал на золотом руднике, постоянно мерз и голодал. Среди его товарищей по несчастью были «профессора, студенты, интеллигенция, инженеры, раскулаченные крестьяне и обыкновенные преступники». Место на нарах слева от Цзинго занимал бывший инженер, по вечерам перед сном он говорил соседу: «День прошел. Теперь я на день ближе к свободе и возвращению домой». Цзинго цеплялся за ту же надежду.

В декабре 1932 года правительство Чан Кайши возобновило дипломатические отношения с Советским Союзом. Необходимость восстановить отношения была продиктована наличием общего врага – Японии. В Маньчжурии было образовано марионеточное государство Маньчжоу-го, находившееся в полной зависимости от Японии. Кроме того, Япония напала на Шанхай и стремилась продвинуться дальше на юг. Назревал крупный военный конфликт. Китай нуждался в России. А Россия – исторический соперник Японии на Дальнем Востоке – нуждалась в Китае. Больше всего Сталин опасался сценария, при котором Япония оккупирует Китай, захватит его ресурсы и, нарушив плохо укрепленную границу протяженностью в семь тысяч километров, вторгнется на территорию Советского Союза. Сталин рассчитывал, что военные действия в Китае отвлекут японцев от нападения на СССР. Пока недавние враги осторожно налаживали контакт, Чан Кайши занялся разработкой плана по возвращению сына. Генералиссимус понимал, что должен предложить русским нечто очень ценное для них, и задумался о том, как использовать для этого китайских коммунистов.

В то время генералиссимус вел войну против коммунистов, которые контролировали территории на юго-востоке Китая. Чан Кайши взял их в окружение и намеревался уничтожить. Но теперь он решил изгнать отряды коммунистов из богатых юго-восточных окрестностей Шанхая и оттеснить их на северо-запад, на пустынные пространства малонаселенного севера провинции Шэньси на Лёссовом плато. Чан Кайши планировал, что, пока красные будут туда двигаться, они исчерпают все свои ресурсы, однако он примет меры, чтобы руководящий состав коммунистов не пострадал. Когда отряды красных достигнут предполагаемого места назначения, их можно будет взять в кольцо, позволить им продержаться какое-то время, но не допустить расширения отведенной им территории. Чан Кайши рассудил, что, если начнется война с Японией, китайские коммунисты вступят в войну (такого шага будет ждать от них Сталин), и японцы с большой долей вероятности уничтожат коммунистов полностью. А поскольку он, Чан Кайши, сохранит китайским коммунистам жизнь, Сталин отпустит его сына.

Таким был расчет генералиссимуса.

Осенью 1934 года Чан Кайши вытеснил красных с богатых юго-восточных земель Китая. Бегство коммунистов получило название Великий поход. Принято считать, что красные потерпели поражение и начали отступать, но лишь немногие знают: этот поход состоялся в основном благодаря планам Чан Кайши и его стремлению освободить собственного сына.

Великий поход продолжался год, люди преодолели почти десять тысяч километров (время и расстояние значительно превысили расчеты Чан Кайши – виной всему стали интриги Мао Цзэдуна[396]). Участники похода терпели страшные лишения, их численность существенно сократилась. К концу похода Чан Кайши убедил себя в том, что КПК «выказывает признаки готовности к капитуляции»[397], хотя это не соответствовало действительности. Отчаянно стремясь вернуть сына, генералиссимус обманывал сам себя.

Истинный смысл придуманного Чан Кайши плана – «коммунисты в обмен на сына» – нельзя было раскрывать никому, и даже Москве генералиссимус посылал косвенные, но однозначные сигналы. Каждый раз, когда во время Великого похода красные достигали ключевой цели, Чан Кайши извещал Москву, что именно ему коммунисты обязаны своими успехами, и спрашивал о возможности возвращения Цзинго. Перед самым началом Великого похода Чан Кайши отправил по дипломатическим каналам первый официальный запрос об освобождении Цзинго, о чем оставил в своем дневнике запись 2 сентября 1934 года. Красные настойчиво пробивались сквозь методично возведенные пояса оборонительных сооружений, и Нанкин вновь и вновь обращался к Москве с вопросом о Цзинго[398]. В советском Наркомате иностранных дел накапливались сообщения: «Чан Кайши осведомляется о возвращении сына»[399]. Каждый раз Москва делала вид, что Цзинго не желает отправляться на родину. «Отвратительным уловкам русского противника нет конца», – писал Чан Кайши в своем дневнике.