Цзян Цзинго[387], сын Чан Кайши, родился 27 апреля 1910 года. Когда Цзинго исполнилось пятнадцать лет, Чан Кайши отправил его учиться в Пекин. Юноша мечтал выучить французский язык и продолжить образование во Франции. Однако по мере того, как его отец становился политиком первой величины среди националистов, русские загорелись желанием прибрать Цзинго к рукам, и дипломаты из посольства быстро завязали с ним дружбу. Цзинго вспоминал (по его просьбе автобиография была опубликована после его смерти в 1988 году): его «убедили» в том, что он «обязательно должен отправиться на учебу в Россию». Сталин держал в России детей иностранных революционных лидеров в качестве потенциальных заложников, одновременно давая им возможность получать образование. Впечатлительный юноша охотно согласился. А Чан Кайши, который в то время разыгрывал из себя сторонника русских, не смог возразить.

Всего через несколько месяцев после того, как Цзинго прибыл в Пекин, его увезли в Москву. Это сделал Шао Лицзы – секретный агент коммунистов, работавший в партийных кругах Гоминьдана. Шао Лицзы входил в число основателей КПК, но по распоряжению Москвы скрывал свои истинные политические взгляды и на словах поддерживал националистов. В Москву он доставил также собственного сына, ровесника Цзинго[388]. Когда в апреле 1927 года Цзинго завершил учебу в московском Университете имени Сунь Ятсена и попросил разрешения вернуться в Китай, ему отказали. Его отец только что порвал с коммунистами, и Сталин оставил Цзинго как заложника. Москва официально заявила, что юноша не захотел уезжать на родину, поскольку его отец «предал революцию».

Семнадцатилетний Цзинго был «полностью отрезан от Китая», ему «не разрешали даже отправлять туда письма». Он мучительно скучал по дому: «Я не знал, как заставить себя не думать о моих родителях и о моей родине». Цзинго казалось, что он погрузился «в пучину горя и тоски по дому». Много раз он просил отпустить его на родину или хотя бы позволить послать родным письмо, и каждый раз ему отказывали. Иногда он лихорадочно строчил отцу письма, только чтобы потом уничтожить их. Одно письмо Цзинго сохранил и сумел тайком передать знакомому китайцу, уезжавшему на родину (чтобы собрать деньги на поездку, этот человек продал часть своих вещей). Но на границе товарища Цзинго арестовали.

Живя в плену и не имея почти никакой надежды вырваться из него, юноша развивал силу духа и терпеливо выжидал. Он отдалился от троцкистской организации, в которую входил в студенческие годы, и добровольно вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза. Во время службы в Красной Армии он показал себя с положительной стороны. Благодаря этому ему разрешали находиться среди русских, а не держали в тюрьме, однако где он должен был жить, определяла Москва[389].

В октябре 1930 года, когда Мэйлин и Айлин завели с Чан Кайши разговор о возвращении сына в Китай, Цзинго направили работать на один из московских заводов. Рабочий день длился с восьми утра до пяти вечера. У Цзинго, не привыкшего к тяжелому физическому труду, распухали руки и ныла спина, он мучился от постоянных болей и усталости. Продукты питания были в дефиците и стоили очень дорого; ему не хватало на них денег, и он страдал от недоедания. «Зачастую мне приходилось идти на работу голодным», – вспоминал Цзинго. Чтобы заработать больше денег, Цзинго трудился сверхурочно – его рабочий день мог затянуться до одиннадцати часов вечера. Стиснув зубы, Цзинго говорил себе, что «тяжелый труд – это отличный способ приучить себя к дисциплине».

После работы на заводе Цзинго отправили проводить «трудовые реформы» в подмосковную деревню. Там он научился пахать, спал в сарае, который даже крестьяне считали непригодным для ночлега. Глядя на деревенские пейзажи, Цзинго со слезами на глазах вспоминал зеленые рисовые поля вокруг родного поселка[390].

Чан Кайши очень скучал по сыну, ведь он понимал: для Цзинго жизнь в руках Сталина – настоящий ад. Все эти годы Чан Кайши писал в своем дневнике о том, как он тоскует по Цзинго, который был его единственным родным сыном. После выкидыша Мэйлин не могла забеременеть, и, хотя Чан Кайши усыновил еще одного ребенка, Вэйго, его родным сыном и наследником был только Цзинго. Для китайского мужчины особенно важно иметь наследника мужского пола. Одно из самых страшных проклятий в Китае звучало так: «Чтоб у тебя не было наследника!» Это считалось самым большим горем для родителей, и Чан Кайши, одержимый любовью к матери, скорбел по ней тем сильнее, чем мучительнее страдал из-за разлуки с сыном.

В 1930 году между Китаем и Советским Союзом все еще шел спор из-за КВЖД – Китайско-Восточной железной дороги. Вопрос был крайне животрепещущим: годом ранее между СССР и Китаем разгорелся вооруженный конфликт, дипломатические отношения были разорваны[391]. Айлин предложила: возможно, Чан Кайши следует согласиться на уступки относительно железной дороги, чтобы вернуть сына? Первого ноября Чан Кайши записал в своем дневнике: «Старшая сестра и моя жена не забыли о моем сыне Цзинго. Я так тронут». Впрочем, к совету Айлин он не прислушался. С его точки зрения, требования Москвы граничили с посягательством на суверенитет Китая[392]. Согласиться на эти условия – значит вызвать негодование общественности. Однако мысль о сделке с Москвой ради спасения сына запала Чан Кайши в душу. Он пришел к выводу, что должен хорошенько подумать и разработать план. «Не нужно пытаться решить этот вопрос второпях», – отметил он в своем дневнике[393].