Я подтащил Ласи к темной, пустой платформе. Шестьдесятилетий граффити окружали нас со всех сторон, когда-то яркая краскапотемнела под слоем глубоко въевшейся грязи. На осыпающихся мозаичных табло струдом можно было прочесть, куда именно ведут выходы, запечатанные напротяжении многих десятилетий. На платформе Ласи принялась удивленно оглядыватьсяпо сторонам, и сердце у меня упало. Здесь была почти пещерная тьма; пытаясьразогнать ее, нормальный человек замахал бы перед лицом рукой.

— И что теперь? — спросила она.

— Вон туда.

Я решил подвергнуть ее настоящей проверке и повел к двери вмужской туалет, реликт шестидесятилетней давности. К одной стене лепилисьостатки сломанной раковины, деревянные двери кабинок свисали под немыслимымиуглами. Последние запахи дезинфекции давно выветрились; остался лишь тепловатыйвоздух подземки, пахнущий крысами, плесенью и гниющим мусором. Далекие огнитуннеля тускло отражались от грязных плиток. Даже я, обладая зрениемполноценного инферна, видел тут с трудом. Я кивнул на последнюю кабинку.

— Можешь прочесть, что там написано?

Ее взгляд безошибочно уперся в единственную разборчивуюстрочку среди перекрывающих друг друга слоев граффити. Какое-то время онамолчала, а потом произнесла:

— Вот так все это и начиналось — чтением надписи настене.

— Можешь разобрать?

— Там сказано: «Жри дерьмо, Линус».

Я закрыл глаза. Ласи инфицирована. Паразит, видимо, трудилсясверхурочно, собирая отражающие клетки за ее роговицей и тем самым готовя Ласик жизни ночной охотницы, прячущейся от солнца.

— Кто такой Линус? — спросила она.

— Откуда мне знать? Эта надпись здесь уже давно.

— Так что все-таки мы тут делаем, Кэл? В смысле, тыпривел меня сюда, чтобы… избавиться от меня?

— Избавиться? Конечно нет! — Я достал таблетки изкармана. — Вот, прими две прямо сейчас.

Она вытряхнула таблетки и проглотила их; было видно, как онина мгновение застряли в пересохшем горле. Она откашлялась.

— Здесь правда так темно, как ты говорил? Или это твойочередной трюк? Я действительно могу видеть в темноте?

— Да. Нормальный человек был бы здесь полностью слеп.

— И я заразилась этим от твоего кота?

— Боюсь, что да.

— Знаешь, Кэл, с твоим котом у меня тоже секса не было.

— Но он лежал у тебя на груди, пока ты спала, и… вашедыхание смешивалось. Или что-то в этом роде. По-видимому, старый штаммраспространяется именно таким образом, но никто никогда не говорил мне об этом.Сейчас в Дозоре дела пошли хуже некуда. Фактически ситуация вот-вот выйдетиз-под контроля. Мы должны убраться из города. Когда инфекция начнетраспространяться, тут будет твориться черт знает что.

— Типа, как ты говорил, когда впервые рассказывал оДозоре? Когда все кусают друг друга, прямо как в фильмах про зомби? В такомслучае почему не снабдить всех этими таблетками?

Я пожевал губу,

— Потому что по некоторым причинам они хотят, чтобыболезнь распространялась. Хотя, может, они в конце концов и прибегнут ктаблеткам. Тогда все утрясется, но до тех пор…

Она, прищурившись, поглядела на пузырек, силясь прочестьэтикетку.

— Они в самом деле помогают?

— Ты же видела Сару — она теперь нормальная. Когда япоймал ее, она жила в Хобокене, ела крыс и пряталась от солнца.

— Просто прелесть, парень. Это что, меня тоже ожидает?

— Надеюсь, что нет. — Я взял ее за руку, и она неотдернула ее. — Саре не давали таблеток с самого начала. Может, ты простосразу обретешь сверхспособности. В смысле, станешь очень сильной, будешьобладать острым слухом и прекрасным обонянием.

— Кэл, а как же эта штука с Гартом Бруксом?

— С Гартом Бруком? А-а, проклятие.

— Что ты вроде бы начинаешь ненавидеть свою прежнююжизнь?

— Да. Но Сара преодолела и это. Она даже носит повязкуЭлвиса.

— Элвиса? Ну и вкус у твоих подружек. — Ласивздохнула. — А со мной будет все это… ну, проклятие?

Я молчал, внезапно осознав, что точного ответа на этотвопрос у меня нет. На занятиях ни слова не говорили о штамме, передающемсячерез котов, и древнем лекарстве из чеснока и мандрагоры — все это держали отменя в секрете. Я не знал, каких симптомов можно ожидать и как менятьдозировку, если у Ласи начнут отрастать длинные черные ногти или она станетпугаться собственного отражения. Я откашлялся.

— Ну, нужно следить за симптомами. Есть что-тоособенное, что ты любишь? Картофельный салат? — Мне чуть плохо не стало,когда я понял, как мало знаю о Ласи. — Хип-хоп? Хэви-метал? О да, запахбекона. Что еще, из-за чего следует тревожиться, если ты начнешь презирать это?

Она вздохнула.

— Мне казалось, с этим мы уже разобрались.

— Что? Картофельный салат?

— Нет, тупица.

И она поцеловала меня.

Губы у нее были теплые, а сердце все еще сильно колотилось —от бега сквозь тьму, от пугающего вида заброшенной станции, от новости о том,что вскоре она может превратиться в вампира. Или просто от поцелуя — ячувствовал биение сердца в губах Ласи, к которым прилила кровь. Мое собственноесердце, казалось, стучало в голове — так сильно, что в глазах пульсировало.Поцелуй хищника: бесконечный, неотрывный, а для меня первый за полгода.

Когда мы в конце концов оторвались друг от друга, Ласипрошептала:

— Такое ощущение, будто у тебя жар.

Я улыбнулся, все еще чувствуя легкое головокружение.

— Да, причем всегда. Ускоренный метаболизм.

— И обоняние у тебя тоже супер?

— Конечно.

— Ох, парень… — Она понюхала воздух инахмурилась. — И чем я пахну?

Я медленно втянул воздух, позволив запаху Ласи затопитьменя; знакомый жасминовый аромат ее шампуня каким-то образом пригасилпоследствия хаоса последних двадцати четырех часов. Мы можем сновапоцеловаться, внезапно понял я, и вообще делать все, что пожелаем. Теперь вэтом нет никакой опасности, поскольку оба заражены.

— Бабочками, — наконец ответил я.

— Бабочками?

— Да. Ты моешь волосы шампунем с запахом жасмина,верно? Он похож на запах бабочек.

— Постой-ка. У бабочек есть запах? Они пахнут жасмином?

Тело все еще гудело от поцелуя, голова все еще кружилась отвсех откровений сегодняшнего дня, и было что-то успокоительное в том, чтобыуслышать вопрос, на который я знал ответ. Чудеса биологии хлынули из меняпотоком.