– Пациент психиатрической больницы работал садовником?

– Да, а что здесь такого? Трудотерапия.

– Но острые предметы, лопатки, тяпки… Ими можно поранить кого-то…

– А! Так вы не осведомлены о нашем заведении в полной мере, – заключил главврач с улыбкой пациента на устах. – Дело в том, что у нас находятся в основном легкие. Забор – рабица, как в детском саду, и охрана – два чоповца, библиотекари на пенсии. У нас не было ни одного случая причинения вреда здоровью кому-либо или себе, не было ни одного побега…

– До Мерзликина, – вставил Леонов.

– Ни одного – до Мерзликина, – подтвердил врач, и его улыбка сползла. – Я даже не знаю, чего ему не хватало. У него была отдельная комната. Не палата, а именно комната.

– А что охранники?

– Ничего не видели, – развел руками главврач.

– Кто бы сомневался, – сказал Леонов. – Я могу с ними поговорить? Когда их смена?

– Сегодня и еще, если я не ошибаюсь, следующие дней пять.

– А я бы поговорила с Карповым.

– К сожалению, это невозможно.

Леонов даже замер, приготовившись услышать «сбежал».

– Нет, он, конечно, вас выслушает, но в диалог вступит вряд ли. Так что повидаться вы с ним можете… И даже что-то рассказать ему. Но взаимность вас там не ждет.

10

– Мудацкое царство какое-то, – сказал Миша Леонов, выйдя из кабинета.

– Это почему еще? – Аня едва сдерживала смех.

– Как они здесь себя ведут? Ты знаешь, мне кажется, что единственные нормальные здесь – это мы с тобой.

– Нормальность определяется большинством. А они здесь в большинстве, – Аня проводила взглядом шепчущего что-то себе под нос старика, – как ни крути!

– Может, убраться отсюда, пока нас не распяли у вазонов на крыльце?

Аня засмеялась. У Миши тоже настроение улучшилось, но расслабляться он не собирался.

– Я к библиотекарям-пенсионерам, а ты – к Карпову, – сказал Леонов и, не дожидаясь ответа, пошел к лестнице.

Знал он этих чоповцев. Большинство этих парней в черной с жирным лоском форме – с амбициями, но без перспектив на будущее по поводу своей замершей в позе эмбриона карьеры. Почти всегда при разговоре с ними складывалось впечатление, что должность охранника, по их мнению, – на одной ступени с топ-менеджером нефтедобывающей компании. И в этой должности они утверждались с надзирательской ленцой и презрением к происходящему вокруг. Мол, и пусть весь мир подождет.

На радость Миши, первый, с кем ему довелось поговорить, таким заскоком не страдал. Старик почти перевернул его представление об охранниках: сумел остаться человеком и, возможно, действительно был когда-то библиотекарем. А может, и учителем истории. Он мог быть кем угодно на пенсии, но не надменным придурком, разговаривающим через губу.

– Привет, сынок, – сказал старик в голубой форменной рубахе с нашивками в виде погон после того, как Михаил представился. – Чай будешь?

– Нет. Пожалуй, откажусь, – неловко улыбнулся Миша.

– Жаль, хороший чаек! Ты знаешь, даже сахара туда не…

– Вы дежурили в ночь, когда сбежал Мерзликин? – перебил старика Леонов.

Охранник сник:

– Да, я. Только вы несколько неверно ставите вопрос! Не в ночь, когда сбежал, а в ночь, когда мы обнаружили, что садовника нет в его комнате. Может, он сбежал еще днем. После трех его никто не видел.

– Трех дня?

– Ага, – кивнул дед. – Может, он вышел через проходную, а те не признаются. А может, вовсе не заметили.

– Как? – не понял Миша. – Он что, может покидать территорию?

– Может. За сигаретами, например. Палатка вон там, за остановкой. А он практически – персонал больницы. Вот и выпускали мы его, когда ему вздумается.

КОГДА ВЗДУМАЕТСЯ, мысленно прокрутил в голове Михаил.

– А было такое, чтобы он на ночь не возвращался? Или возвращался поздно?

Старик пожал плечами.

– В мое дежурство ни разу.

Леонов понял, что по существу у «библиотекаря» выяснить больше ничего не удастся.

– Ну, спасибо.

– Чем могу… – развел руками старик. – Ну а теперь – может, чайку?

Михаил вежливо отказался и пошел искать второго охранника.

Второй был помоложе, но такой же тактичный и рассудительный, как и его старший коллега.

– Вы, наверно, думаете, что за деньги сейчас все можно? – спросил охранник. – И мы поддались соблазну срубить копеечку по-легкому? Если бы я приехал в Москву впервые, то, возможно, так и было бы, но… Дело в том, что там, откуда я, самый приличный заработок – это кило сухарей и пачка чая. Здесь мне работодатель дает сумму, которую я видел до этого только в эротическом сне. Вы думаете, мне хватит глупости взять копейку с психованного за его прогулку под угрозой потери своих эротических грез?

«Это где ж вас, таких профессоров, набирают?» – подумал Миша.

– Давайте без лирики, а? – попросил он. – Я задал вам конкретный вопрос и хочу услышать на него конкретный ответ. Вы не выпускали Мерзликина в ночь на двадцатое сентября?

– Выпускал.

– Так, – протянул Миша. – Видите, без лирических отступлений все начинает проясняться. В котором часу и зачем?

– Около двух часов. В магазин.

– Около двух? Днем, что ли?

– А то когда ж еще?

– И что, вы больше его не видели?

– Не видел, но-о-о…

Миша мысленно развернул охранника и отпинал его лоснящийся зад. А охранник с задатками оратора невозмутимо продолжил после театральной паузы:

– Я его слышал!

– Интересно.

Мише действительно стало интересно.

– Часа в три я проходил мимо двадцать четвертой палаты. И оттуда доносился его голос. Он кричал – с кем-то спорил.

– А вы, случайно, не расслышали, что он кричал?

– Что-то о войне. Мол, война закончилась… Или, наоборот, не закончилась, – охранник пожал плечами. – Я не расслышал.

– И последний вопрос: чья это была палата?

11

Аня вошла в палату и только после этого постучала в дверь. Мужчина в инвалидном кресле у окна даже не пошевелился. Аня откашлялась, пытаясь привлечь к себе внимание. Но пациент не отвел взгляда от окна. Аня шагнула в глубь комнаты и прикрыла за собой дверь. Это действительно была комната. Ее интерьер не имел ничего общего с убранством больничной палаты. Здесь даже пахло туалетной водой. Запах был приятным, но слишком резким, словно парфюм только что кто-то разбрызгал и аромат еще не выветрился.