– Но я вам хочу одно предостережение сделать. Это я по дружбе, так сказать. Потому как очень мне вас жалко стало. Молодой еще. Лицом не дурен. А тут, видите ли, штука может одна выйти…

Григорий Степанович придвинул свой стул ближе к Змею. Павел настороженно посмотрел на пристава.

– Не подумайте, что угрожаю, – как ни в чем не бывало продолжил Бондаренко. – Я вас предостеречь хочу, – загадочно произнес он.

Змей, несмотря на браваду, все же продолжал недоверчиво и с опаской коситься в сторону Григория Степановича. Бондаренко этого было достаточно. Подследственный заинтересовался! Предложенная приставом еще до начала допроса тактика игры в «хорошего» и «плохого» следователя имела свои шансы на успех.

Роли между обер-полицмейстером и приставом распределились сами собой. Пороховицкий должен был изображать из себя «злодея», а сам Григорий Степанович сочувствующего добросердечного человеколюбца.

Бондаренко с удовлетворением отметил, что тактика себя оправдывала. Змей оказался не так смел, как хотел преподнести себя. Пристав убедился в этом по тому, как изменился взгляд Павла. Глаза его беспокойно забегали с одного предмета на другой.

– Я вам как на духу скажу. В наше время пытки хотя и запрещены… – Бондаренко уже вкрадчиво шептал Змею на ухо. – Но ведь никто не запрещает уряднику или, скажем, стражнику применить для острастки иного взбунтовавшегося заключенного приемчик какой специальный. Так ведь?

Змей все так же косо смотрел на Григория Степановича.

– Петр Лазаревич, я вам по секрету скажу, частенько пользуется такими штуками. Вы не подумайте, что устрашаю вас так. Я исключительно из жалости к вам. Потому как лицо у вас красивое. А ведь Петру Лазаревичу может в голову прийти это ваше лицо кислотой какой спрыснуть. Или, извините, просто ножом полоснуть. От одного уха к другому. Так и получится, что вместо красавчика уродом станете.

Глаза Змея расширились от ужаса. Бондаренко с удовлетворением отметил, что «клиент» созрел.

– Как пить дать, Петр Лазаревич сейчас не один придет. С Илларионом. Это у нас в «пыточной» камере, как мы подвал наш зовем, солдатик один служит. Он любого подследственного так разукрасить может, что мать родная не признает. Так что я уж вам советую, если господин обер-полицмейстер не один сейчас придет, вы уж лучше того… Сознайтесь во всем.

– Да в чем же я должен сознаться-то? – несмело уточнил Змей.

Еще минуту назад он был уверен, что судьба, как всегда, пронесет его мимо беды. Теперь же от заносчивости маравихера не осталось и следа. Над его жизнью нависла реальная угроза, что, само собой разумеется, не входило в планы Павлуши.

Змей неоднократно слышал о жестокости иных представителей стражи. Правдой были эти рассказы или нет, теперь не имело существенного значения. Угроза, нависшая над маравихером, произвела в его поведении неожиданный для него поворот. С губ его готово было сорваться то, что еще минуту назад Змей и не думал сообщать полиции.

– А в том хотя бы, что с сестрами знаетесь. Вы изложите, где найти их можно. Глядишь, и умилостивите Петра Лазаревича. А то очень мне жаль вас… Не пощадит. Гневаться изволят уж больно!.. Хотя сами думайте, решайте. Что вам дороже? Сестер покрывать или жизнь собственную уберечь, – подлил еще больше масла в огонь Бондаренко. – Вас ведь теперь отсюда просто так не выпустят, Павел Емельянович. Пороховицкий прежде с вас три шкуры сдерет…

Пристав не успел закончить фразы. Дверь неожиданно отворилась, и в кабинет вошел Петр Лазаревич. Следом за ним порог переступил огромный, исполинской наружности человек. Роста он был выше среднего и сильно сутулился. В глаза бросалась непропорционально большая голова и длинные руки с огромными клешнями-ладонями. Оглядев кабинет, человек остановил взгляд на Змее. От этого взгляда на спине у Павла проступили капли холодного пота. От ужаса, охватившего его при виде паукообразного существа, подследственный не мог произнести ни слова. Такой, как этот, вошедший вслед за Пороховицким, без сомнения, не остановится ни перед какими мольбами. Подумать страшно, что будет, останься Змей один на один с таким чудовищем.

Все произошедшее после ареста вихрем пронеслось в голове Змея. И зачем он стал выгораживать сестер? Им-то что! Они на свободе. Это ему, Павлуше, сейчас несдобровать! Змей с отвращением подумал о своем недавнем геройстве, в которое он столь необдуманно пустился перед Пороховицким…

Змей едва ли мог сказать, сколько длилась эта немая сцена. Верно, не меньше минуты. Исполин все буравил его взглядом своих холодных паучьих глаз. Еще бы чуть-чуть, и Змей, наверное, потерял бы сознание, но на выручку ему поспешил Бондаренко.

– Ваше благородие, Петр Лазаревич! – Голос пристава, доносившийся откуда-то из другого конца кабинета, вернул Змея к реальности. – Может быть, мы все-таки не станем так спешить? Подследственный сообщил мне, что готов побеседовать на интересующие полицейское ведомство темы.

Григорий Степанович незаметно подмигнул Змею, и тот согласно закивал.

– Так ли это? – грозно пробасил Петр Лазаревич.

– Да-да, конечно. Я и помыслить ничего не мог другого, – пролепетал Змей.

Пороховицкий медленно развернулся на каблуках и вышел из кабинета. Вслед за ним, не спуская глаз с напуганного до мозга костей подследственного, двинулся и паукообразный.

– Да что же, если только того от меня требуете, чтобы на сестер я указал… Так я вам скажу… – поспешно затараторил Змей, едва дверь за обер-полицмейстером закрылась.

– Постойте, постойте, – Бондаренко прошел к столу.

– Где бы они ни были, сестры, всегда на всех улицах пацанята стоят, – продолжил, не слушая пристава Змей. – И есть один – главный. Косматым зовут. Так вот все посты эти Косматому должны о шпиках сообщать. А Косматый всегда знает, где сестры Вайсман обитают. Он один из всех пацанов это знает. Вот если его возьмете, он вам точное место скажет, где Лиза с Капой находятся. А сам паренек в «Сухом овраге» на чердаке живет. Спросить нужно Герку…

– Так! Минуточку обождите. – Пристав обмакнул в чернильницу перо и приготовился писать. – Что-то вы сказали? Повторить извольте.

За полчаса Змей выложил все, что потребовал от него Бондаренко. Пристав только успевал водить пером.

– Ну вот, – устало проговорил Григорий Степанович, когда вся интересующая его информация была запечатлена на бумаге. – Пойду Петра Лазаревича разыщу. Попытаюсь умилостивить. А то и вправду сейчас Иллариона науськивает. Но почто нам Илларион, коли вы и так все сказали.

Бондаренко быстрым шагом направился к выходу. Пороховицкий уже ждал его за дверью кабинета.

– Ну? – Петр Лазаревич с трудом удержался, чтобы не схватить пристава за грудки. – Ну же! Говорите, Григорий Степанович? Сказал?

– А как же! – Бондаренко нарочно тянул и не выдавал главного.

– Ну же? Что? – Глаза Пороховицкого горели.

– Вот, полюбуйтесь.