под названием Лянлу, впадавшую в Шидаолу уже в черте Цзыцзина, исток которой скрывался где-то среди тех же возвышенностей, и дорогу, ведущую в сторону Даотьяна, и бесконечные надгробные камни, стелы и насыпи, и даже занятых делом невольников с их надзирателями, не говоря уж о последнем пристанище вана из Хуандигоу. Тучи сгущались всё сильнее, и оттого казалось, что вот-вот может хлынуть дождь, хотя ветра не было.

Взирая на всё это с высоты, я на время словно выпал из действительности окружающего меня мира и ушёл в собственные размышления, а потому и не вслушивался в беседу между мастером Ванцзу и жрецом. Очнулся я лишь тогда, когда за вторым грохнула массивная дверь и спросил, что тот сказал. Наш старший лишь качнул головой. Вскоре подошли ещё местные служители — один оказался настоятелем храма, а ещё двое жрецами второго ранга. Они, как могли, отвечали на все наши вопросы и с беспокойством поглядывали в сторону наших спутников внизу, однако ж узнать от них хоть что-либо стоящее нам так и не удалось, хоть мы и провели с ними с полчаса.

Наконец, к нам поднялся один из невольников и с поклоном сообщил, что он и его товарищи исполнили приказ. Тогда мастер Ванцзу поблагодарил жрецов и попросил написать иню Цзыцзина, коль они что припомнят или узнают. Они пообещали это сделать и удалились обратно в нутро храма. Судя по взгляду, коим сопроводил их мастер на прощание, на какое-либо их содействие он не надеялся, и, верно, от того вздохнув, жестом велел нам следовать за ним.

Вчетвером мы спустились и приблизились к разрытой могиле. На дне виднелся двуслойный деревянный гроб, внешняя часть которого была украшена резьбой, а внутренняя покрыта драгоценным лаком. Увидев, что внутренний гроб не вскрыт, мастер Ванцзу усмехнулся и спросил, отчего так, насмешливо добавив: «Неужто струсили? А порошок я вам начто оставил?». Ответом ему послужили красноречивые взгляды. Даже и нам с Сяодином тоже сделалось жутковато, куда уж там простым людям? Тем более что объяснить, что к чему, начальник нам так и не успел, и мы знать не знали, чего нам ждать и чего опасаться. Зато, заметив выражения наших лиц, мастер с укором проговорил: «И вы туда же», а после, не дожидаясь ответа, забрал мешочек с порошком обратно, достал колышек из персикового дерева и, сунув его подмышку, спрыгнул в могилу.

Когда ж он стал сам вскрывать гроб, мы с Сяодином опомнились и, устыдившись, подошли к краю разрытой могилы и собирались было спуститься, но мастер махнул нам рукой, велев оставаться там, где мы встали, зажал колышек промеж зубов и стал сдвигать крышку. Наконец, она поддалась, и все присутствующие, верно, затаив дыхание устремили свои взоры вниз.

Мастер не стал искушать судьбу и, едва открылось серому небу нутро гроба, осыпал его содержимое порошком, связывающим гуев. Однако…ничего не произошло, окромя того, что до нас вначале долетело трупное зловоние, а после многие средь стоявших у края, включая и меня с моим младшим товарищем, с отвращением отвернулись.

В гробу лежал обыкновенный труп, в котором смерть успела пустить свои тлетворные корни к тому моменту с неделю как, а то и две. И хоть мастер и провёл все необходимые ритуалы, зажимая нос, когда это было возможно, выбравшись из могильной ямы он повторил всё то же самое: ничего необыкновенного он не обнаружил, кроме того, что и злосчастный чиновник, верно, простился с жизнью, отдав злодею против воли всю свою ци.

Сказав это, он приказал засыпать всё и вернуть захоронению надлежащий вид. Невольники немедля принялись за дело, благо, мастер кое-как возвратил крышку на прежнее место, и им не пришлось спорить, кому это делать. Они торопливо заколотили оба гроба, а после стали таскать землю и ссыпать обратно вырытую землю, смешанную с песком, да так бодро, словно боялись, что иначе ночь проведут на кладбище. Впрочем, уж, должно быть, пошёл тогда час Петуха, и опасения подобные не были лишены оснований. Подумав об этом, я спросил стоявшего нахмурившись, мастера Ванцзу, что ж нам теперь делать. Он взглянул на меня недовольно из-под кустистых бровей и бросил:

— Не знаю я. Я подтвердил лишь то, в чём и без того слабо сомневался.

— Зачем же тогда всё это?

— Проверить надобно было даже такой расклад. А то вдруг…Чего только не бывает даже в Срединном мире.

Сказав это, он вновь замолк, и меж нами пролегла гнетущая тишина. Нарушить её решился Сяодин:

— Мастер, а начто вам колышек понадобился? Неужто вы там цзянши[5] или какую другую подобную нечисть искали?

— Да не искал я там! Сам ты подумай — врата городские на ночь запирают. Как бы он прошёл отсюда туда и обратно добрых сорок ли, коль это цзянши?

Сяодин смутился и потер затылок с видом ученика, которого учитель выбранил за произнесенную им спустя много лет обучения несуразицу. И читался у него в глазах тот же вопрос, что и у меня — какая тогда нужда была тащиться в такую даль да творить подобное кощунство? Ведь нам теперь ещё надлежало провести ритуалы, дабы задобрить потревоженный дух чиновника. А ведь с ним и без того не всё было ладно. Чего доброго, подобная «предосторожность» и впрямь породила б разгневанного гуя. Размышляя об этом, я вдруг почуял, что нащупал нечто важное, и вслух задался вопросом:

— Так это что ж выходит? Тот, кого мы ищем, в самом городе?

— Какой ты смышленый, однако, — поддел меня старший товарищ. — Выходит, так.

— И вы полагаете теперь, что это колдун-яодао[6]?

— Откуда мне знать? Но будь даже это и цзянши, кто-то ж поднял его из гроба и забрал в город. А не то как бы тот добрался? Или же…

— Или же?

— Или же это не цзянши. А другая нежить.

Мы все трое переглянулись, и смекнули, что вот-вот нащупаем то самое недостающее звено этой цепи.

«Друзья мои, как появляются ожившие мертвецы?», — спросил нас вдруг мастер Ванцзу, открывая один из своих поясных мешочков и запуская туда руку. Не разобравшись, к чему он задал этот вопрос, мы стали перечислять — неправильное погребение или его полное отсутствие, дурная гибель, породившая сильные чувства и желания, укус нежити… Но чаще всё