с требованием поискать имя усопшего, похороненного прежде в этом месте, иль хоть какие иные надписи.

Пещера была невелика, и мы осмотрели всё довольно быстро, но так ничего и не нашли. Тогда мастер сделал нам знак рукой, и мы возвратились вначале в тот грот с естественным окном, а потом прошли по коридору к выходу из пещеры. Оказавшись на свежем воздухе, мы все трое загасили факелы и долго пытались продышаться.

Первым заговорил мастер Ванцзу, велевший возвращаться прежней дорогой туда, где мы оставили слугу моего отца и лошадей. И, покуда мы шли, он не проронил ни единого слова. Уже на месте он достал из котомки, навьюченной на спину его лошади бумагу, тушь и кисть, и написал короткую записку, которую скрепил личной родовой печатью, подал слуге и велел ему доставить послание градоначальнику, хоть напрямую, хоть через хозяина. Слуга встревоженно поглядел на меня, но мне не оставалось ничего иного, кроме как повторить ему то же самое. Только тогда он, охая и вздыхая, забрал письмо, оседлал свою кобылу и умчался в город.

— А мы отчего с ним не отправились? — спросил я мрачно.

— У нас тут ещё дела остались, — ответил мастер.

— Не говорите мне, что мы вернемся в это скверное место.

Сяодин вопросительно взглянул на нашего начальника, но тот ничего не отвечал, а затем спросил нас вдруг:

— Нашлось там имя погребенного?

— Нет.

— Я тоже не видел, — поддакнул мне Сяодин.

— А ведь гроб вскрыт, и внутри оказалось пусто, — задумчиво произнес мастер.

Я не сразу смекнул, к чему он это говорит, но мы с Сяодином спрашивать не стали, а наш старший товарищ дум своих нам не открыл. Так провели мы не меньше двух часов, прежде чем явились люди, присланные инем. В безымянную гробницу мы вернулись вместе с ними. Они забирали тела тех несчастных, а мы сызнова всё осматривали, но отыскали лишь проход в соседнее помещение, где разложены были погребальные дары. Когда мы сдались, и вместе со всеми остальными направились обратно в город, уже стемнело, и пришлось признать, что в загадочной гробнице мы так и не нашли ни единой надписи, и ничего, что могло б нам указать на то, кому она могла принадлежать. Лишь по дарам мы предположили, что прошло не более ста лет, а скорее — около пятидесяти иль шестидесяти.

Когда ж мы возвратились домой, то узнали, что уж пошёл час Крысы, и мы не поспели в дом Пао, дабы переговорить с управляющим. Мастер буркнул, что завтра успеется, но я, припоминая беседу со вдовой чиновника, предпочёл не играть в азартные игры с Синфу-ваном и отослал со слугой письмо, впрочем, не надеясь на ответ. Он пришёл лишь утром. А в тот ужасный вечер мы, тревожа моих домашних мрачными выражениями наших лиц и почти не разговаривая, поужинали да без промедления отправились спать. Ужасные сновидения терзали меня ночью, а утром разбудил слуга и доложил, что для меня гонец принес письмо и ждёт ответа.

Писал, как оказалось, сам управляющий дома Пао и просил меня, ежли его помощь ещё нам потребна, прийти в час Собаки, и дать знать, коль это не противоречит ни нашим планам, не нашим намерениям. Я написал ему короткую записку, передал её, запечатав, слуге и собрался было поспать ещё, но вскорости понял, что сон покинул меня безвозвратно. Тогда я встал, оделся и, умывшись, побрел было к комнате мастера Ванцзу, но тут выяснилось, что он ушёл куда-то ещё рано утром, а нам велел передать, чтоб не ждали его да не искали, и шли б по своим делам, а он вернется под вечер и всё расскажет. Иных дел у нас не было, посему мы с Сяодином провели весь день в праздности, а вечером, как и было оговорено, направились в дом погибшего чиновника.

Глава 18. Иероглифы, преданные забвению

Уже начинало смеркаться, когда мы пришли. Хорошо хоть на этот раз было сухо. Слепой дождь прошёл днем, а после даже и небо прочистилось, отчего закат пылал будто костер. Встретил нас всё тот же старик, и провёл в уже знакомый нам зал, где нас встретил и усадил за стол хорошо одетый мужчина лет тридцати пяти. А ведь я ожидал увидеть кого-то постарше. Нам он представился как То Личи, чем окончательно сбил с толку, ибо вдруг в думы мои закрались сомнения в его шанрэньском происхождении, и в ходе беседы с ним я ещё не раз подумал, что он не так прост, как кажется.

Вначале мы задавали ему те же вопросы, что прежде и его хозяйке, но ответы он дал схожие, разве что был более многословен и отзывался о почившем хозяине с благоговением. На вопрос о том, были ль недоброжелатели у покойного сяня Пао, он философски отметил, что у каждого, кто достиг хоть каких-либо высот, отыщутся злопыхатели, но едва ль у его хозяина имелись истинные враги, способные погубить его жизнь.

— Кто нашёл его в то утро?

— Его старый слуга. Коль хотите, можно позвать его.

— Да. Но позже. Не с вами ль, сянь То, он говорил последним?

— Это мне неведомо. Он звал меня к себе в час Петуха, и более тогда я к нему не наведывался.

— Пускай так, — задумчиво отозвался я, помолчал и спросил: — А сами вы в этом же доме живете?

И, хоть я ни на что и не намекал, сянь То вдруг залился румянцем и, неловко посмеявшись, ответил, что так ведь оно сподручнее. Такое его поведение показалось мне странным, но вида я не подал и спросил, не было ль необычных трат у его хозяина в минувший месяц, особливо незадолго до его гибели…И вновь управляющий дома Пао замялся, а на виске у него проступила капелька пота. Да что ж он скрывал? Неужто был связан как-то со случившимся?

— Да вот как вам сказать, почтенные сяни…У каждого ведь могут быть капризы, коих прежде не бывало…

— Что, неужто, хоть борода и волосы у господина Пао поседели, а страсть терзала подобно огню, и он принялся сыпать лянами перед какой-нибудь красавицей? — с усмешкой вставил