Никто не знал, как себя вести, ведь случилось чудо, а когда случается чудо, никто не знает, как себя вести, честное слово. В общем, все обнимались и не могли насмотреться друг на друга. Знали, что хотят сказать, но не могли подобрать нужных слов – по крайней мере, в тот момент, – ведь не просто семь лет прошло, прошла целая жизнь, и всем нужно было рассказать друг другу, как им жилось до этого момента. Наверное, Эмити с отцом знали Мишель лучше всех на свете, и она, наверное, тоже знала их лучше, чем кого-то еще, и в то же время видела их впервые, они были для нее совершенно чужие и в то же время самые родные люди, и от этого можно было сдуреть, но в хорошем, в самом лучшем смысле этого слова. Все понимали, что чувствуют, но не до конца, ведь ситуация была беспрецедентная, и чтобы понять свои чувства до конца, потребуется какое-то время.

К тому же нельзя забывать про смерть. Мама – Мишель из другого мира – видела их мертвыми, похоронила их и оплакивала до тех пор, пока горе не сменилось тихой скорбью, а теперь они снова живы. Или до сих пор живы. Чудо, конечно, но Эмити была уверена, что маме слегка не по себе.

По-прежнему не понимая, что говорить и как себя вести, пытаясь разобраться в своих чувствах – не считая изумления и радости, конечно, – все, включая Эда и Дюка, принялись готовить завтрак, и все это выглядело слегка странно, но так естественно, будто они каждое утро собираются на кухне. Вскоре все пятеро расселись за кухонным столом и принялись трапезничать прямо посреди чуда.

В самом потаенном уголке души (о нем не знал даже папа) Эмити считала, что мать, бросившая их семь лет назад, давно уже мертва. Раз уж двое частных детективов не сумели отыскать ее следов, значит с ней случилось что-то ужасное. У нее так и не появилось ни единого шанса сделать карьеру в музыке, ведь когда она устраивала новую жизнь, злые люди сотворили с ней какую-то жуть. Такие новости проскакивают чуть ли не каждую неделю, повсюду висят листовки «Помогите найти человека», криминальные хроники пестрят лицами пропавших без вести, а позже их тела находят на свалках и в мусорных баках. Таков уж этот мир. В мамином случае тело не нашли, но это не значило, что Эмити с папой было на что надеяться. Это лишь значило, что убийца хорошенько спрятал тело или же он серьезно болен и держит труп у себя в подвале, как сувенир на память. Да, таков уж этот мир, где даже одиннадцатилетним девочкам известно, что бывают люди, у которых вместо души кромешная тьма, и воображение иной раз рисовало весьма неприятные картины, но Эмити тут же запрещала себе об этом думать.

За едой никто не говорил о нависшей угрозе, никто не предлагал составить план дальнейших действий, словно чтобы не накликать беды. Злодеи не в курсе, где их искать, поэтому сейчас им ничего не грозит. Можно отдышаться, отдохнуть от всего этого безумия, спокойно позавтракать на обычной кухне. Пусть жизнь снова станет нормальной, хотя бы на часок. Слово «нормально» не очень-то годится, когда сидишь за одним столом с давно умершими людьми, но с каждой минутой в этом слове становилось все больше смысла.

Когда Фил Эстерхаус вернулся с утренней пробежки, его жена Эллен уже ушла к дочери, помочь с внуком по имени Вилли.

Теперь Эстерхаус был в душе, а Джон Фолкерк сидел у него в спальне, удобно устроившись в хозяйском кресле, и дожидался несговорчивого шефа полиции.

Окна были зашторены. Торшер с гофрированным абажуром янтарного цвета давал приятный неяркий свет, тени были не резко-черными, а успокоительно-фиолетовыми, словно сговорились с таблеткой викодина и решили, что натруженному мозгу раненого Фолкерка пора бы и отдохнуть.

Шепот воды в душевой был похож на звуки кровотока, которые младенец слышит в материнской утробе. Сладкое обещание вечного покоя и безопасности. Лживое, конечно. Насквозь лживое обещание. Фолкерк не помнил, что именно он слышал в утробе у матери. Наверное, эти мысли пришли ему в голову из-за пригоршни кофеиновых таблеток, лошадиной дозы болеутоляющего и еще зантака – без него никак, иначе от кофеина начнется секреция кислоты. Еще Фолкерк выпил бренди (у Эстерхауса нашелся неплохой бренди), смешав его с кока-колой, а потом налил еще и устроился в кресле, удобном, словно материнская утроба, дожидаясь старого доброго Фила с мокрыми волосами, полотенцем вокруг талии и очередной колкостью на языке.

Вообще-то, Фолкерк ненавидел свою мать, ведь она умерла и бросила его на милость мачехи, настолько жадной, что она, наверное, пожирала деньги, когда никто не видел, – в самом буквальном смысле. Разумеется, в других мирах мать Фолкерка была жива, но какая разница? Ведь в этой вселенной она сдохла, не подумав о собственном сыне, а в параллельных мирах были другие Джоны Фолкерки, и они получили свое наследство, ведь у них нормальная мать, а не жадная мачеха. Он задумался о Фолкерках, живущих счастливой жизнью, но эта мысль не доставила ему особенной радости. Сволочи они, нужно будет выследить их и перебить одного за другим.

В кресле было хорошо и спокойно, как в амниотическом пузыре, а тенистая спальня напоминала уютную материнскую матку, и нога уже не болела, потому что даже шарлатан вроде Нолана Бернсайда выпишет тебе полезное лекарство, если пригрозить, что в ином случае ты разберешь его выродков на запчасти.

Короче, физической боли он не чувствовал, но душа его продолжала страдать, и тому было несколько причин. Самая главная из них: впервые в жизни его подстрелили, и дело было нешуточное, и он вполне мог погибнуть.

Раньше Фолкерк о таком не задумывался, но теперь, под действием кофеина, болеутоляющего и бренди, он много чего понял и осознал. В бытность свою федеральным агентом он убил немало людей, и всегда по весомой причине (некоторые были предатели, другие опасны для общества, третьи сильно его раздражали), но до сегодняшнего дня Фолкерк не допускал и мысли о том, что может умереть. Разумеется, на подсознательном уровне он понимал, что смертен, но не особенно берег свою жизнь. Теперь же, после ранения в бедро, все будет иначе.

Еще в детстве он уяснил, что доверять нельзя никому: ни эгоистке-матери, которой вздумалось умереть при живом сыне, ни отцу, обменявшему все свое имущество на похотливую стерву, затрахавшую его до смерти, ни семейному адвокату, готовому обездолить тебя за малую толику наследства. Теперь же Фолкерк понял, что и себе нельзя доверять – вернее, тем версиям себя из других миров, которые получили все то, чего не получил он, ведь узнав, как сильно Фолкерк на них обижается, как сильно их ненавидит, они, несомненно, постараются прикончить его первыми. Чтобы обеспечить себе безопасность, чтобы в полной мере наслаждаться властью и богатством – а ключ к мультиверсуму, несомненно, сделает Фолкерка самым богатым и влиятельным человеком в истории, богаче и влиятельнее любого императора, – для начала нужно будет устроить базу в этой вселенной, прочесать как можно больше других миров и прикончить тамошних Фолкерков.

Такое занятие показалось бы ему нудным и утомительным, если бы не пилюли милейшего доктора Бернсайда и парочка глотков великолепного бренди. Теперь у Фолкерка ничего не болело, сознание очистилось, и он точно знал, что делать.