Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо вам большое, – сказал он, протягивая пуговицу.
– А пальто?
– Ах да, простите…
Он поставил внушительного вида портфель у стойки и пальто стянул.
– А то я ничего здесь не знаю… третий день живу, а не знаю.
– Командировка?
– Длительная. Приехал лекции читать. По основам теории начертательной магии. Пока обустроился…
– А вы…
Виктория бросила взгляд на руки. Хорошие руки. Мужские. Не грубые лопаты, как у Ингвара, но и аристократической хрупкости, которая хороша на картинке, лишены. Правда, ногти явно обкусаны, а на мизинцах и вовсе сгрызены до крови. На пальцах царапины, а манжеты рубашки обзавелись той характерной каймой, которая появляется, если стирать рубашку обыкновенным полосканием в тазу. Впрочем, откуда мужчине знать, что рубашки нужно вымачивать, кипятить, а манжеты натирать хозяйственным мылом?
Стало быть, одинокий.
И кольца нет. И следа от кольца, который остается у некоторых сообразительных, однако не слишком порядочных особ.
– Чуднов. Илья, – представился командировочный. – Кандидат магических наук…
– Виктория, – Виктория протянула руку, которую осторожно пожали. – Библиотекарь.
– Библиотека у вас на диво хорошая!
Она отошла к креслу, что стояло у окна. Иголка с ниткой нашлись в сумочке, как и крохотные ножницы, купленные когда-то по случаю. Ножницы были немецкими, возможно, трофейными, и отличались удивительною остротой.
Вот Виктория и берегла их, в том числе от сестрицы, обладавшей просто-таки поразительным умением терять нужные и полезные вещи.
– Я, признаться, скептически отнесся, когда коллеги предложили заглянуть, но в ваших каталогах и вправду много интересного… – Илья не отошел, стоял рядом, неловко переминаясь с ноги на ногу. И Виктория вынуждена была признать, что вот он, ее шанс в жизни.
Кандидат наук – это вам не младший научный сотрудник с неясными перспективами.
А потому пуговицу она пришивала с немалым воодушевлением.
– К нам многое свозили, когда отступление шло. Спасали. А потом, после войны уже, когда стали наново отстраивать, то и заполняли библиотеки свежими книгами. Проще так, чем разобраться, где и чье. Вот и осталось в фондах. Там, говоря по правде, даже не все разобрали.
– Неужели? – светлые глаза Ильи заблестели. – И… много еще неразобранного?
– Хватает, – Виктория захлестнула нить вокруг ножки. – Целый угол завален. Мы работаем, конечно, только… людей немного, а работы хватает.
Это прозвучало солидно и веско.
Не признаваться же на самом деле, что ей не нравится подвал. Да, глубокий, да сухой и чистый, и мыши в нем не водятся: защитные артефакты обновляют регулярно, но ведь подвал же.
В нем темно и не по себе.
Да и удовольствия возиться с пыльными коробками немного.
– А… понимаете… извините… наверное, это наглость с моей стороны чрезвычайная…
– Посторонним нельзя, – не без сожаления сказала Виктория, подумав, что, конечно, искушение велико, но правила есть правила. А рисковать работой ради сомнительного пока знакомого она не готова.
– Конечно, конечно. Я понимаю. В Москве тоже в фонды не пускают, особое разрешение нужно… но я подумал… я тут никого не знаю… может… вы бы согласились… – он окончательно растерялся и договорил уже шепотом: – Устроить мне небольшую экскурсию по городу.
– С удовольствием, – Виктория разгладила тонкую и необычайно нежную ткань, подумав, что пальто это явно не в ЦУМе куплено. А если и там, то в особом отделе, куда, как и в фонды, пускают не каждого.
Астра немного волновалась.
Вообще она волновалась всегда, так уж выходило, что любое почти событие заставляло ее замирать, отчаянно размышляя, как это самое событие изменит и без того переменчивую ее жизнь.
Но сейчас…
Она волновалась совершенно иначе, чем всегда. И не находила себе места. Расхаживала по комнатушке, пока не наткнулась на стену. А наткнувшись, упала в кресло. И Розочка, проведя ладошкой по отрастающим волосам, сказала:
– Книжку почитай.
– Тебе?
– Себе, – сама Розочка забралась на кровать и руки под подбородок сунула. И поза вдруг эта показалась до боли знакомой, будто…
Глупость какая.
– Может, все-таки лучше тебе?
Она фыркнула.
– Почитай. Читать полезно. А переживать нет. Он проспит еще часов пару точно.
– Откуда… Роза!
– Да, мам?
– Ты его…
Она пожала плечиками:
– А чего он маялся? Упертый, вот прямо как ты. Поспит и проснется здоровым, а то бы лежал и мучился.
Астра закрыла глаза и досчитала до десяти. Потом до двадцати. И даже до ста, но успокоиться все равно не вышло. Розочка же наблюдала за ней с тем искренним детским любопытством, которое внушает людям взрослым и знакомым с детьми некоторые опасение за целостность окружающего мира.
– Роза… если кто-то… поймет, что ты делаешь… нельзя усыплять людей без их согласия. Даже если тебе это кажется правильным. И лечить их нельзя.
– Совсем?
– Пока… потом ты повзрослеешь, выучишься, получишь диплом, тогда можно будет.
– Сколько их помрет, пока я этот диплом получу, – возразила Розочка, и нельзя было сказать, что эти ее возражения лишены смысла. – Да и тут ты все сделала, просто… ему было больно. А я не хотела, чтобы было больно. Я больше не буду.
Астра не поверила.
– Иди сюда, – сказала она и обняла дочь, когда та ловко вскарабкалась на колени. Вдохнула такой родной сладкий запах, сдавила.
Если ее заберут…
– Ты мое золотце, – Астра с трудом смогла сделать вдох. От одной мысли, что Розочка уедет… ей нельзя… и если написать Эльдару? И передать письмо. Он должен понимать, что Розочка – дива, что она не такая, как Астра, что и сама Астра не выжила бы, если бы на пути ее не встретилась старая и умная ведьма. И даже выжив, она все равно осталась искалеченной.
Кривой.
А Розочка… у Розочки вся жизнь впереди.
– Все будет хорошо, – сказала Розочка серьезно и погладила Астру по щеке. – Только не плачь.
– Я не плачу.
– Книгу читай. Бабушкину.
– Сейчас.
– Ага… – и Розочка сама прижалась всем телом. И стало тихо, спокойно, и так сидеть Астра готова была вечность, а то и дольше.
Книгу Астра все-таки взяла.
Она и прежде брала ее. Гладила темную обложку, трогала истрепавшиеся уголки. Нюхала, вдыхая ароматы бумаги, чернил и родного человека. И откладывала, не смея раскрыть, потому что казалось, что стоит начать чтение, и случится что-то нехорошее.