class="v">Я – еврей – возник из чресл Моисея,

Что зажег светильником в своей крови

Десять твердых правил – лунное сиянье

Для людей, лишенных праведного света.

И все люди, хоть и с кожей разноцветной,

Но с одним вздымающимся кровотоком,

Держатся прилива – правил Моисея.

Почему ж они глумятся надо мной?

Разрушение Иерусалима вавилонскими ордами

Опустел великий Вавилон:

По указу полководца ныне

Воины отправились в поход

К левантийской сказочной пустыне.

Призрачные сеятели шли

Перед копьями, усердно сея

Пеплом напоенные плоды,

Чтобы осознала Иудея,

Что они, поклонники Быка,

Крылья распростершего повсюду,

Омрачат войною небеса,

Воссиявшие подобно чуду.

И походную смывали грязь

Воины у чистого затона,

Где купались девушки, смеясь,

И царя ласкали Соломона.

Все сжигали языки огня,

В облака взметаясь и в ущелья,

Пока башни рушились царя

Ради вавилонского веселья.

Горящий храм

Пламенная ярость Соломона,

Задержалась ты в какой дали?

Посмотри, как падают колонны,

Как пылает храм Святой земли —

Черный дым все небо заволок!

Солнце опустилось среди моря?

Золото расплавилось в огне?

Или искры гнева, искры горя

Ветер развевает по стране?

Снова умер царь, мудрец, пророк.

Сгинуло во тьму его мечтанье,

Время, что от Господа дано,

Рухнуло великое созданье,

Как трава, обуглилось оно

И исчезло, как последний вздох.

Через эти пасмурные дни

Через эти пасмурные дни

Лики потемневшие горят

Из тысячелетней глубины,

Огненный отбрасывая взгляд.

А вдали, карабкаясь на склон,

Души их бездомные бредут,

Чтобы отыскать святой Хеврон,

Где они спасенье обретут.

Оставляя пасмурные дни,

Они видят в бликах синевы,

Как же долго все-таки они

Были беспробудны и мертвы.

На войне

Тревожь беспечный полдень

Своей тоскою или

Веселою улыбкой,

Зане твой дух мятежный

Всегда меж ними был.

Тот день покойным будет,

Глухим к твоей печали,

К улыбке молчаливой,

А воздух будет пить

Дневную тишину —

Тогда твой голос дивный,

Легко отображавший

Глубины бытия,

Среди людского хора

Умолкнет навсегда.

Пусть темного пространства

Не омрачает призрак,

Но видят мои очи,

И сердце тоже чует,

Как было тяжело.

Давным-давно когда-то

Шагала смерть по миру,

Искала цвет людей,

И увядала роза

От смертной темноты.

Раз мы могилу рыли,

В трудах изнемогая

От солнечной жары.

В мешках лежали трупы,

И рассуждали мы,

Что смерть их полюбила

Три дня тому назад,

Что мудрое искусство

Дает душе сверкнуть,

Пока она жива.

Судьба: нам, полудохлым,

Кто уцелел в той битве,

Сказали рыть могилы

Для тех, кто уж не страждал

На свете ничего.

Глухое отпеванье

Мы слушали вполуха,

А больше размышляли

О неуместных штуках:

Жаре, воде и сне.

Читал священник: «Отче…»

Слова роились смутно.

Но вдруг очнулся я,

И кровь похолодела:

Не может быть, Господь!

Он молвил имя брата…

Я пошатнулся, сел —

Схватил его за ризу…

Никто мне не сказал,

Что брат в бою погиб.

Скажи, какую участь

Судьба судила людям,

Захлестнутым войной?

Мы о шальные годы

Себя ломаем, брат.

Получая вести с фронта

Снег – белое таинственное слово.

Не просит лед, не требует мороз

Живой бутон или птенца живого

По стоимости зимних бурь и гроз.

Но все же лед, мороз и снег весенний

Устроили такую кутерьму,

Что все перевернули во вселенной.

Никто не понимает – почему.

В людских сердцах свершается такое.

Их древний дух какой-то посетил

И поцелуем с ядовитым гноем

Он в плесень бытие преобразил.

Клыками порван лик живого Бога,

Пролита кровь, которой нет святей.

Оплакивает Бог среди чертога

Своих убитых дьяволом детей.

О, древнее слепое наважденье —

Все сокрушить, развеять, расточить!

Пора первоначальное цветенье

Разгромленной вселенной возвратить.

Перевод с английского Е. Лукина

Из немецкой поэзии

Пауль Целан

Корона

Осень кормится листьями из моих рук: мы друзья.

Мы очищаем время от ореховой скорлупы и учим его ходить.

Время возвращается обратно в свой панцирь.

В зеркале воскресенье,

во сне усыпается,

уста твердят правду.

Мой глаз опускается к женскому роду любимой:

мы смотрим друг на друга,

мы проговариваем друг другу тьму,

мы любим друг друга как мак и память,

мы спим подобно вину в раковинах,

подобно морю в алом сиянии луны.

Мы стоим, сплетаясь в окне,

они смотрят на нас с улицы:

настало время, когда все знают.

Настало время, когда камень все же решается цвести,

когда тревога проникает в сердце.

Настало время, чтобы время настало.

Настало время.

Некий гул

Некий гул: это

истина, сама

вошедшая

средь людей,

в середину

вьюги метафор

Из