не станет; если мы теперь не удержим власть, то потом будет еще хуже…, у нас потом не будет сил и для обороны»[1088].

«Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки, — убеждал своих соратников Ленин, — Могут, ибо, предлагая тотчас демократический мир, отдавая тотчас землю крестьянам, восстанавливая демократические учреждения и свободы, помятые и разбитые Керенским, большевики составят такое правительство, какого никто не свергнет. Большинство народа за нас. Это доказал длинный и трудный путь от 6 мая до 31 августа и до 12 сентября: большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону. Колебания эсеров и меньшевиков, усиление интернационалистов среди них доказывают то же самое… Демократическое совещание обманывает крестьянство, не давая ему ни мира, ни земли… А отдаче Питера при армии с Керенским и К° во главе мы помешать не в силах… Ждать «формального» большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет… История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь. Нет аппарата? Аппарат есть: Советы и демократические организации…»[1089].

Слухи о подготовке большевистского восстания распространились по всему Петрограду. Однако Временное правительство, несмотря на них, бездействовало. «Просто не верится, — писала «Русская Воля», — что в то время как бунтари так открыто бросают преступный вызов, власть ходит вокруг да около, собирает сведения и ждет, приведут ли большевики свои угрозы в исполнение или не приведут»[1090].

Британский посол в те дни убеждал Керенского принять жесткие меры: «большевизм является источником всех зол, от которых страдает Россия, и если бы он только вырвал его с корнем, то он вошел бы в историю не только в качестве вождя революции, но и в качестве спасителя своей страны»[1091]. И 21 октября министр вн. дел Никитин разослал губернским комиссарам «энергичную циркулярную телеграмму с директивой о применении вооруженной силы для подавления беспорядков на местах»[1092].

23 октября Керенский потребовал от Главкома Северного фронта ген. В. Черемисова: прислать надежные войска в Петроград на случай беспорядков. «Они там совершенно рехнулись…, — отвечал Черемисов, — Откуда возьму я им «надежные войска»?» «Организация и отправка отряда под лозунгом защиты Временного правительства невозможна, — подтверждал правительственный комиссар фронта В. Войтинский, — За этим лозунгом никто не пойдет…»[1093].

Ответ В. Черемисова вызывал немало подозрений в его адрес, в предоктябрьские дни против Черемисова в своей газете вел ожесточенную кампанию Бурцев, обвиняя его в слишком «дружественном» отношении к большевикам. Однако, по мнению С. Мельгунова, «о таком сочувствии не приходится и говорить — в последующих неоднократных переговорах с представителями фронтовых организаций главнокомандующий Северным фронтом в октябрьские дни… всегда подчеркивал безнадежность позиции большевиков…»[1094].

Черемисов определял свою позицию следующим образом: «Я всегда решительно стоял за невмешательство армии в политику, так как это может кончиться гибелью для государства. Придут немцы, сметут все партии и водворят свои порядки»[1095]. Гражданская война на фронте грозила окончательным развалом армии. А что тогда? «Тогда, — отвечал Черемисов…, — немцы сметут Россию с карты Европы»[1096].

В Октябре на защиту Временного правительства не встало даже офицерство. По словам правого историка С. Волкова: «после всего того, что офицерство претерпело по вине Временного правительства, после августовских событий офицерство в массе своей не могло, да и не хотело защищать его»[1097]. Поясняя позицию офицерского корпуса, ген. Н. Головин указывал, что «во-первых, офицерство само было обезглавлено. Вожди, за которыми оно пошло бы с самоотвержением, были или арестованы или удалены. Лица, подставленные им на замену, не только не пользовались уважением, но часто даже презирались. Во-вторых, офицеры, распыленные в толще армии, были бессильны что-либо сделать после неудачи корниловского выступления: солдатская масса видела в офицерстве своего врага»[1098].

Настроения правых, отражало беспокойство Керенского, который «подозревал организованный заговор правых — руками большевиков низвергнуть ненавистное Временное правительство…», и, по мнению Мельгунова, не напрасно[1099]. Например, плк. Муравьев, в то время возглавлявший комитет по формированию добровольческих частей, вспоминал: «Когда в кулуарах Предпарламента велись разговоры о грозящем восстании большевиков…, то правые (тор. промышл., к.-д. и особенно казаки), совершенно не стесняясь, признавались, что желают, чтобы большевики выступили возможно скорее…, в открытом бою большевики немедленно же будут наголову разбиты…»[1100].

««Левые» и «правые» в большинстве, — пояснял Мельгунов, — приблизительно одинаково в то время оценивали шансы большевиков при выступлении — эта авантюра для правительства сама по себе не страшна. Опасен не Ленин, а вожди «ошалевшей черни», как писал Белорусов в «Русских Ведомостях»»[1101]. «Правые несомненно, мечтали (и не скрывали этого) о «сильной» власти в корниловском духе, но добиться этой власти они думали не тем, что свергнут Вр. правительство руками большевиков, — пояснял Ф. Дан, — а тем, что «спасут» его силой военщины и уже затем, как победители мятежа, продиктуют ему свою волю и преобразуют в «своем духе»»[1102].

В Москве, подтверждал министр продовольствия С. Прокопович, правые тогда говорили открыто: «Лишь бы большевики свергли власть Временного правительства, а там уж справиться с ними будет легко». «В стане правых и левых, — прибавлял он, — я видел в эти дни чуть ли не открытое ликование по поводу молодцеватости большевиков»[1103]. «Без Керенского, — утверждал в те дни лидер кадетов П. Милюков, — можно будет легче и скорее справиться с большевиками»[1104]. Подождем, объяснял Муравьев логику правых, «пока большевики повесят все Временное правительство, а мы с вами (будущим атаманом Семеновым) потом будем вешать большевиков»[1105].

В итоге, «к моменту, когда большевистские части начали наступать в районах… Временное правительство, — по словам С. Мельгунова, — в сущности говоря, осталось почти без защитников»[1106]. «Режим, — вспоминал об этом дне один из лидеров правых кадетов А. Изгоев, — погибал при всеобщем к нему отвращении. Ясно, что никто и пальцем не шевельнет на его защиту»[1107]. «В этот решительный момент правительство оказалось столь же бессильно, как и в июльские дни, — подтверждал Войтинский, — на его стороне в Петрограде не было никого и ничего»[1108].

В критический момент в Зимнем дворце будет находиться всего около 1000 человек из окрестных школ прапорщиков, 50–60 случайных офицеров и женский батальон в 200 человек[1109]. Но и эти силы в основной массе скоро исчезли[1110]. Сам Керенский, бывший в то время во дворце, подтверждал: «подходы к Зимнему Дворцу… остались без охраны»[1111]. «Керенский, — по