искусный пловец из приграничных провинций и спасет его.

Жизнь трудна. Как бы мы ни желали, чтобы она была иной, желания не меняют реальность.

Тиха гладь озера, но волны есть и в нем,

Неровности – в окружности любой.

Мир для тебя я изменил бы, если б мог,

Но не могу, так что прими его, как есть.

Суровые факты существования призывают к незыблемому реализму, ибо компромиссы сводят действие к нулю в попытке двигаться одновременно в две разных стороны. «Льду не лежать в одной миске с тлеющими углями».

Собственно говоря, социальная философия, отличающаяся от представлений легистов, как огонь от льда, существовала наряду с ними в конфуцианском Китае. Названная моизмом в честь основного выразителя ее идей, Мо-цзы, или Мо Ди, она предлагала в качестве решения социальной проблемы Китая не силу, а любовь – всеобщую любовь (chien ai,

)[130]. Надлежит «относиться ко всем людям Поднебесной точно так, как относишься к собственному народу, и уважать другие государства точно так же, как свое».

Когда государства нападают одно на другое, когда семьи отнимают что-либо одна у другой, когда люди причиняют вред один другому, – все это относится к самым тяжким бедствиям мира.

Но как возникают эти бедствия?

Они возникают из желания взаимной любви. В настоящее правители научены любить лишь свои владения, но не чужие. Потому они без колебаний нападают на эти земли. Главы семей научены любить лишь собственные семьи, но не другие. Поэтому они без колебаний присваивают имущество этих семей. А люди научены любить только самих себя, но не других людей. Поэтому они без колебаний причиняют вред один другому. Следовательно, все беды, распри, жалобы и ненависть в мире проистекают из желания взаимной любви…

Как можно изменить это положение?

Его можно изменить посредством пути всеобщей любви и взаимопомощи.

Но каков путь всеобщей любви и взаимопомощи?

Это отношение к чужому государству, как к собственному, к чужим семьям – как к собственной, к другим людям – как к самому себе. Если все люди в мире любят друг друга, тогда сильная воля не одолеет слабую, многие не станут угнетать немногочисленных, богатые не будут насмехаться над бедными, удостоенные почестями не будут презирать смиренных, а хитроумные – обманывать простодушных. Только благодаря всеобщей любви удастся предотвратить возникновение бед, распрей, жалоб и ненависти[131].

В ответ на обвинения в том, что акцент, сделанный им на любви, сентиментален и непрактичен, Мо-цзы возражал: «Будь она бесполезна, даже я не стал бы одобрять ее. Но как может не быть полезным такое благо?» Возможно, радикальность собственной позиции убедила Мо-цзы в том, что его поддерживает Шан-ди, Небесный владыка – олицетворенное божество, которое «нежно любит людей; установил порядок солнца, луны и звезд; посылал снег, мороз, дождь и росу; устроил холмы и реки, овраги и долины; поручил правителям награждать праведных и карать порочных. Небеса любят весь мир. Все приготовлено для блага человеческих существ»[132].

Поскольку любовь – явное благо, и бог, создавший мир, тоже благ, уму непостижимо, что нам достался мир, в котором любовью пренебрегают. Ибо «тот, кто любит других, любим другими; тот, кто приносит пользу другим, получает пользу от других; тому, кто причиняет другим вред, вредят другие»[133].

Ответ Конфуция

Ни одно из этих соперничающих решений проблемы социальной сплоченности не впечатлило Конфуция. Силовое решение легистов он отверг как топорное и внешнее. Сила, регулируемая законом, способна установить рамки для взаимодействия людей, но действует слишком грубо, чтобы вдохновлять их в повседневном личном общении. К примеру, если речь идет о семье, такая сила может оговаривать условия брака и развода, но не в состоянии порождать любовь и товарищество. Закон имеет силу в общем случае. Правительствам требуется то, что они не в состоянии предоставить сами: смысл и мотивацию.

Что касается любви, на которую полагались моисты, Конфуций соглашался с легистами, отметающими ее как утопическую идею. Энгьюс Чарльз Грэм указывает на решающий характер победы Конфуция в этом отношении, отмечая, что по прошествии времени «моизм имеет вид, чуждый не просто конфуцианскому мышлению, но и всей китайской цивилизации. Больше никто не относится к нему настолько терпимо, чтобы настаивать на отношении к чужой семье, как к своей собственной»[134]. О том, что любовь занимает важное место в жизни, мы услышим в высказываниях Конфуция, однако эта любовь должна поддерживаться устройством общества и коллективным этосом. Без конца твердить исключительно о любви – значит проповедовать цели без средств. Такая постановка вопроса помогает нам оценить убежденность Конфуция в том, что легисты и моисты, двигаясь в противоположных направлениях, в равной мере ошибались. Легисты считали, что правительство способно обеспечить мир и гармонию посредством законов и силы, входящих в сферу его деятельности. Моисты придерживались столь же крайних, но противоположных взглядов, полагая, что с той же работой справится личная ответственность. При этом упущенным оказывался тот факт, что разные обстоятельства и взаимодействия порождают различные отношения и придают правомерность разным реакциям. На вопрос «надо ли любить своего врага, того, кто причинил тебе вред?» Конфуций ответил: «Ни в коем случае. Отвечайте на ненависть справедливостью и на любовь – доброжелательностью. Иначе ваша доброжелательность пропадет впустую». Самый выдающийся из учеников Конфуция, Мэн-цзы, следовал той же логике, отвергая призыв Мо-цзы «любить всех в равной мере». Пренебрегая привязанностью особого рода, которую вызывают друг у друга близкие люди, члены одной и той же семьи, Мо-цзы продемонстрировал свою оторванность от действительности.

Нынешний подход Запада к социальной проблеме – посредством умственного развития – Конфуцию в голову, вероятно, не пришел. А если бы и пришел, то был бы отвергнут как непродуманный. Сторонники эволюционных взглядов на интеллект, считающие, что с веками он растет, могут возразить, что просто Конфуций имел дело с обществом в состоянии незрелости, когда его, как подростка, уже слишком поздно шлепать, но еще чересчур рано вразумлять. Более вероятно, что в той мере, в которой этот вопрос вообще достигал его сознания, Конфуций допускал, что разум действует в условиях взглядов и эмоций, обусловленных отношениями в группе индивида. Если только опыт в этой последней сфере не располагает к сотрудничеству, более развитый разум скорее всего лишь способствует своекорыстию. Конфуций не был детищем эпохи Просвещения. По взглядам он стоял ближе к философам и психологам, признающим, что увещевания не слишком успешно