обществу, теперь отслаивался и крошился. В стремлении выбраться из «пирога обычаев» индивиды привели его в состояние, в котором он уже не подлежал восстановлению. Этот прорыв совершился не в одночасье; время не режет историю на кусочки, определяя ее абсолютное начало и конец, и ко всем культурным изменениям это относится в первую очередь. Первые индивидуалисты были, вероятно, необузданными мутантами, одинокими и эксцентричными, которые задавали странные вопросы и противились отождествлению с группой не из прихоти, а просто ввиду неспособности ощутить свое единство с ней. Но индивидуализм и самосознание заразительны. Едва появившись, они распространяются как эпидемия и лесной пожар. Бездумная солидарность остается в прошлом.

Соперничающие решения

Когда традиции уже не в состоянии эффективно сплачивать общество, человеческая жизнь сталкивается с самым серьезным кризисом из всех возможных. Понимание этого кризиса не вызовет затруднений в современном мире, ибо с недавних пор он возник вновь и в острой форме досаждает человечеству. Самый наглядный пример представляют собой США. Удивительный талант вбирать в себя представителей различной национальной и этнической принадлежности снискал им репутацию плавильного котла; однако в условиях ослабления традиций, привезенных с собой группами иммигрантов, США не предоставили им адекватной замены. В итоге сложилось, вероятно, наиболее лишенное традиций общество из всех известных истории. В качестве альтернативы традициям США предлагали здравый смысл. Обучай граждан, информируй их, и можно рассчитывать, что они будут вести себя разумно – такова была джефферсоновская вера эпохи Просвещения, образовавшая фундамент США. Этот расчет не оправдался. До недавнего времени мировой лидер в сфере образования, США лидирует также по преступности, правонарушениям и разводам.

Просветительскому решению проблемы сплоченности людей еще только предстоит найти себе оправдание, а обращение к средствам, предложенным Древним Китаем, вызывает интерес не только у ценителей антиквариата. На одно из них указали легисты (реалисты)[126]. Что обычно делают люди, когда кто-то из них ведет себя неподобающе? Задают ему взбучку. Это классический ответ на классический вопрос. Что люди понимают лучше всего, так это силу. Как только индивиды выбираются из кокона традиций и принимаются управлять своей жизнью, обращаясь к разуму, зов страсти и личной заинтересованности становится настолько сильным, что лишь угроза сурового наказания помогает сдерживать их. Можно сколько угодно рассуждать о трезвом уме и нравственности, но в конечном итоге побеждает грубая сила. Единственный способ избежать повального насилия в обществе, состоящем из своекорыстных индивидов – держать наготове эффективное ополчение, способное загонять людей в рамки сразу же после попытки выйти за них. Должны существовать законы, в которых ясно сказано, что позволительно, а что нет, и наказания за нарушение этих законов должны быть такими, чтобы никто не решался навлечь их на себя. Если вкратце, то для легистов решением проблемы порядка в обществе были строгие законы. По сути дела, то же решение Гоббсу следовало предложить на Западе. Брошенная на произвол индивидов, эгоизм которых абсолютно ничем не ограничен, жизнь «отвратительна, жестока и, главное, – коротка».

Применение философии общественного порядка, которой придерживались легисты, осуществлялось посредством сложного механизма наказаний и наград. Тем, кто действовал согласно велению государства, надлежало получить награду; тех, кто этого не делал, ждало наказание. При таком подходе свод законов явно должен был стать длинным и подробным – благочестивые обобщения, которые можно в корыстных целях истолковать как угодно, не годятся. «Если закон чрезмерно краток, – говорил Хань Фэй, ведущий выразитель мнения легистов, – простой люд спорит о том, что он означает. Составляя свои законы, просвещенный правитель заботится, чтобы все обстоятельства были подробно учтены»[127]. Разъяснить следует не только требования закона: так же четко надлежит определить наказания за их несоблюдение. И эти наказания должны быть суровыми. «Идеалисты, – продолжает Хань Фэй, – вечно твердят нам, что наказания должны быть легкими. Это верный путь к путанице и гибели. Цель награды – поощрение, цель наказания – предотвращение. Если награды велики, то, чего хочет правитель, будет незамедлительно выполнено; если наказания суровы, то, чего он не хочет, будет быстро предотвращено».

Оценка человеческой натуры, породившая эту политическую теорию, явно была низкой. Причем низкой в двух отношениях. Во-первых, она исходила из предположения, что низменные порывы преобладают над благородными. Люди по своей природе похотливы, алчны и завистливы. Для того чтобы у них появились добродетели, их надо прививать, исправлять людей, как выпрямляют древесину под прессом. «Простые люди ленивы; для них естественно уклоняться от тяжелой работы и блаженствовать в праздности»[128]. Многие притворяются высоконравственными, если считают, что это поможет им преуспеть; атмосфера в стране может отдавать притворным благонравием и поддельным альтруизмом. Но в трудную минуту своекорыстие заявит о себе.

Во-вторых, легисты были невысокого мнения о человеческой натуре по той причине, что считали людей недальновидными. Правители обязаны предвидеть преимущества в перспективе, но их подданные на это не способны. Как следствие, по своей воле они не признают нынешние жертвы необходимыми для будущего выигрыша. Предположим, у ребенка воспалилась кожа головы. «Если не обрить ребенку голову, болезнь вернется; если не вскрыть нарыв, он так и будет разрастаться. Но пока производятся эти действия, даже если ребенка обнимают и успокаивают, и его родная мать бережно делает все необходимое, дитя тем не менее все это время плачет и кричит, совершенно не понимая, что маленькая боль, которую ему причиняют, принесет большую пользу»[129]. Так и народные массы «хотят защиты, но ненавидят средства, которыми достигается эта защита». Если позволить им поддаться порывам к незамедлительному получению удовольствия, вскоре они станут жертвами тех самых мук, которых сильнее всего страшатся; в то время как если их заставить смириться с тем, к чему в настоящее время они относятся неприязненно, в конце концов это принесет им удовольствия, к которым они стремятся.

Эта низкая оценка человеческой природы в целом не привела легистов к отрицанию существования более благородных чувств. Просто легисты сомневались, что эти чувства распространены достаточно для поддержания порядка в государстве. Рождаются изредка гении, способные от руки рисовать идеальные окружности, но могут ли ждать их колесные мастерские? Один человек из тысячи может оказаться безупречно честным, но что толку от этой горстки честных, если речь идет о миллионах? Этим миллионам без ревизий никак не обойтись. Один правитель из тысячи, может, и способен вдохновить народ на жизнь в сотрудничестве и без карательных мер, но предлагать китайскому народу, каким он был в период Сражающихся царств, дождаться очередного образцового правителя из ордена легендарных героев прошлого, – все равно что советовать человеку, утопающему где-нибудь в срединных землях Китая, надеяться, что откуда ни возьмись появится