Бледные, приобретающие синюшный оттенок губы угрюмого варяга слегка изогнулись в слабой улыбке, свидетельствующей о том, что хоть здесь он остался доволен поведением сына. Затем он похлопал по ложу ладонью, приглашая наследника наконец-то сесть рядом.

Игорь, будто робкий оленёнок, захлопал огромными глазёнками и осторожно, затаив дыхание, ответил на приглашение и занял своё место — достаточно близко, чтобы это не выглядело его неуважением, но на расстоянии, дабы такое поведение не было воспринято отцом как слабость.

Рюрик ненавидел телячьи нежности.

"Прежде всего, сын мой, — окрепшим голосом продолжил могучий варяг, — Помни, что истинное лидерство заключается не в силе меча, а в силе характера. Веди люд за собой с честью, состраданием и справедливостью, и твой народ сплотится вокруг тебя".

Игорь кивнул, впитывая каждое слово своего родителя, словно губка.

"Во-вторых, — поднимает он взгляд и едва заметно кивает, — Никогда не недооценивай силу союзов. В это неспокойное время не только наше оружие будет защищать обширные земли, но и крепкие связи, основанные на взаимном уважении и выгоде. Ищи союза с теми, кто защищает то же, что и мы… Или протяни руку тем, с кем разделяешь общего врага."

На лбу отца проявились тонкой сливовой сеткой кровеносные сосуды, а крупные жилы на висках надулись подобно горнилам кузнеца. Говорить ему становилось всё сложнее и сложнее.

"И последнее, сын мой, — задыхаясь, прохрипел он, — Никогда не позволяй мести затуманить твой рассудок. Месть может показаться сладкой, но она всегда оставляет горький привкус, что будет на твоём языке до самой кончины. Стремись к справедливости, да, но подумай о том, как твои действия отразятся на нашем народе и на том наследии, которое мы оставим после себя".

С огромным усилием Рюрик протянул дрожащую руку, некогда мощная хватка которой теперь стала хрупкой, и коснулся шершавой ладонью его щеки.

"Помни, сын мой, — прошептал правитель, его голос был уже едва слышен, — Наш великий род пережил бури, которые могли бы разрушить другие семьи. Сила, которой мы обладаем, заключается не только в мужестве и стойкости, которые определяют нас, но и в безусловной верности и преданности родной крови. Только благодаря ей мы сумели выстоять перед всеми невзгодами. Острый ум твоей матушки… Мудрые советы и опыт дяди… Они помогут тебе после того, как я испущу дух. Сохрани наше наследие, защити наш народ и всегда стремись быть лидером, который объединяет, но не разъединяет".

По телу мужчины прошла судорога, он, синяя и жадно ловя губами воздух, продолжил мучиться на смертном одре — боги смерти не желали даровать ему быструю и милосердную кончину. Игорь, едва сдерживая слёзы, отвернулся, дабы не видеть ужасную картину… как вдруг ладонь отца на его щеке с немысливой для ослабевающего воина силой вцепилась в него мёртвой хваткой и развернула, зафиксировав прямо напротив собственного лица, синего, со вздувшимися венами и ставшими красными от лопнувших сосудов очами.

— Будь мужественным… — прохрипел, впиваясь в кожу сына так, что ногти оставили на щеке красные следы. — Смотри… Смотри, я приказываю! Смотри смерти прямо в лицо! Смерть всегда рядом с властью, они следуют друг за другом неотступно, стараясь оказаться на шаг впереди… Твоя задача — дать власти обогнать смерть, чтобы даже после неё память о тебе осталась в поколениях.

Мальчишка до скрипа стиснул зубы, чтобы не дать хлынуть слезам, и уставился на отходящего в мир иной отца.

— Отец!

— Смерть всегда рядом… Всегда… Поэтому… с ранних лет привыкай к её лику как к солнцу в небесах или верному коню под собой… — прошептал старый витязь и, распираемый от гордости за сына, что не шелохнулся и не проронил не слезинки, навеки застыл со слабой улыбкой на своём лице.

С этого дня маленький Игорь больше никогда не плакал, кроме одного — и единственного — раза.

* * * * *

Беззвучно вздыхает Дрёма: ежели мается влюблённый, коли корит себя и не прощает, даже подаренные ей сновидения, что должны утолить душевную боль и вернуть в безмятежные, проведённые с любушкой мгновения, оборачиваются солью на старых ранах.

Седой Бранимир беспокойно ворочается, на его спящем лице блестят в полутьме реки пролитых им по милой Сив и их маленьком богатыре слёз. Здесь она уже ничем не поможет, вытащить себя из этой вязкой трясины, в которой тонул и воду из которой, постоянно себя обвиняя, глотал второй воевода Игоря уже третий десяток лет, способен только он сам.

Зато в следующей светлице сладко дремлет, запустив руку во вздыбленный верх шароваров, растянувшийся на шкуре на полу Ари. Дружинник жмурится во сне и хватает себя ещё крепче за то самое место, Дрёма же смущённо отводит свой взор в сторону и расплывается в светлой, доброй улыбке.

Пожалуй, этот влюблённый справится и без её споспешествования.

Три года назад, дворец в Киеве

В тёмных уголках княжеского дворца, где днём улыбались в лицом и покорно кланялись, а ночью шептались об интригах и власти, ключница и гридь нашли своё тайное убежище в бельевой комнате. Со сверкающими от желания и любви глазами, они встретились взглядом среди грязных одеял и покрытых пятнами крови, масла или пота одежд, совершенно не обращая на них никакого внимания — сегодня они станут для пары самым лучшим ложем с шёлковыми простынями и набитыми лебяжьим пухом подушками.

— Каждый уголок осмотрела? — спрашивает её воин и торопливо снимает через голову серую рубаху. — Никого?

— Никого, — ухмыляется живое воплощение выражения "кровь с молоком", невысокая темноволосая пышка, что достает из пространства между двух больших грудей связку с ключами и запирает одним из них дверь изнутри. — Только я, ты да он.

Ари вопрошающе поднимает брови, не понимая, о чём идёт речь, пока не чувствует, как его спущенные штаны падают вниз, а самого мужа не касаются там, внизу игривые мягкие пальчики.

По спине стражника пробегают мурашки, и он, словно безвольная игрушка, откидывается назад, на груду заношенных одеяний, и закрывает глаза в сладострастной неге. Второй рукой ключница освобождает свою выдающуюся грудь и принимается тереться ей о торс скандинава, распаляя его вожделение всё больше.

— Милица… — шепчет он и тает в глупой улыбке. — Милица, моя любимица… Что же ты делаешь со мной…

— Я ещё только начала, — самодовольно отвечает девица и принимается звонко хохотать, после чего уверенно толкает мужчину на пол и, срывая с себя платье окончательно, нависает над ним всем своим пышным молодым телом. — С первыми петухами мне надобно проверить погреба с амбарами, а до них — ты только мой.

Разгорячённый гридь было открывает рот, чтобы что-то