Шрифт:
Интервал:
Закладка:
IV
Домой, домой, домой,
Под сосны в Комарове…
О, смертный ангел мой
С венками в изголовье,
В косынке кружевной,
С крылами наготове!
Как для деревьев снег,
Так для земли не бремя
Открытый твой ковчег,
Плывущий перед всеми
В твой двадцать первый век,
Из времени во время.
Последний луч несла
Зима над головою,
Как первый взмах крыла
Из-под карельской хвои,
И звезды ночь зажгла
Над снежной синевою.
И мы тебе всю ночь
Бессмертье обещали,
Просили нам помочь
Покинуть дом печали,
Всю ночь, всю ночь, всю ночь.
И снова ночь в начале.
V
По́ льду, по́ снегу, по жасмину.
На ладони, снега бледней,
Унесла в свою домовину
Половину души, половину
Лучшей песни, спетой о ней.
Похвалам земным не доверясь,
Довершив земной полукруг,
Полупризнанная, как ересь,
Через полог морозный, через
Вихри света –
смотрит на юг.
Что же видят незримые взоры
Недоверчивых светлых глаз?
Раздвигающиеся створы
Верст и зим иль костер, который
Заключает в объятья нас?
VI
Белые сосны
поют: – Аминь! –
Мой голубь – твоя рука.
Горек мой хлеб,
мой голос – полынь,
дорога моя горька.
В горле стоит
небесная синь –
твои ледяные А:
Имя твое –
Ангел и Ханаан,
ты отъединена,
Ты отчуждена –
пустыня пустынь,
пир, помянутый в пост,
За́ семь столетий
дошедший до глаз
фосфор последних звезд.
VII
И эту тень я проводил в дорогу
Последнюю – к последнему порогу,
И два крыла у тени за спиной,
Как два луча, померкли понемногу.
И год прошел по кругу стороной.
Зима трубит из просеки лесной.
Нестройным звоном отвечает рогу
Карельских сосен морок слюдяной.
Что, если память вне земных условий
Бессильна день восстановить в ночи?
Что, если тень, покинув землю, в слове
Не пьет бессмертья?
Сердце, замолчи,
Не лги, глотни еще немного крови,
Благослови рассветные лучи.
Рукописное наследие Арсения Тарковского: предварительные заметки к типологии источников[406]
1. В данной работе речь пойдет исключительно о рукописях оригинальных стихотворений Арсения Тарковского: за пределами внимания остаются иные архивные материалы: проза, автобиографические источники и записи интервью, научные статьи и рецензии, эпистолярий, а также рукописи, содержащие переводные стихотворения и поэмы. К настоящему моменту выявлено 430 оригинальных стихотворений Тарковского[407], многие из которых существуют в различных редакциях, помечены разными датами, снабжены пометами, отражающими их издательскую (цензурную) историю, а также разнообразными комментариями – от биографических до стиховедческих. Рукописи оригинальных стихотворений Тарковского сосредоточены в основном в двух хранилищах: семейном архиве М. А. Тарковской, дочери поэта, а также в Рукописном отделе Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) (далее – РО ИРЛИ; фонд А. Тарковского, не описан)[408].
2. Рукописные источники, содержащие оригинальные стихотворения А. Тарковского, могут быть описаны с помощью следующих смысловых оппозиций, характеризующих авторские установки поэта.
2.1. «Отдельное стихотворение – группа стихотворений». В рукописном наследии А. Тарковского преимущественно сохранились не отдельные стихотворения (которые дошли до нас по большей части в текстах писем), но группы стихотворений, оформленные как своды. Понятие «свод» мы будем использовать в качестве предельно широкого обозначения группы стихотворений, которая может представлять собою стихотворный цикл, записанный в отдельной тетрадке, годовой свод стихотворений, рукописный сборник стихов и т. д. Как видно, А. Тарковский в течение многих лет сосредоточенно работает не только над текстом отдельных стихотворений, но и над составом разнообразных групп стихотворений (циклов, сборников и т. д.).
2.2. «Предварительное – итоговое». А. Тарковский во все периоды творческой жизни склонен выделять в корпусе своих стихотворений главные, наиболее показательные, программные, на данный момент – «итоговые», т. е. с наибольшей полнотой характеризующие его эстетические установки. Скажем, в 1929 г. он пишет заявление на получение стипендии в Фонд помощи начинающим писателям при Госиздате, к которому прилагает четыре стихотворения, на тот момент «итоговые»: «Диккенс» («Я виноват. О комнатное время…»), «Макферсон» («Это ветер ноябрьский бежит по моим волосам…»), «Хлеб» («Кирпичные, тяжелые амбары…»), «Я научился добрый суп варить…»[409].
2.3. «Неподлинное – подлинное». Пометы на рукописях свидетельствуют о том, что на протяжении многих лет Тарковский не просто работает над текстами стихотворений, но и размышляет об их «подлинности». Например, в рукописном своде «Зимний полдень» («Вторая тетрадь») при стихотворении «Люди предали мальчика этого…» (дата: «15.Х.1957») имеются две приписки. Первая: «Вероятно, это очень плохо. Изъято из беловых тетрадей, из книги – непременно. 16.VIII.58. Нужен был почти год, чтобы понять это» (с. 42). Вторая приписка: «Изъято 2/IV 60». Данная смысловая оппозиция (равно как и предыдущая) связана, с одной стороны, с «неоклассическими» эстетическими принципами А. Тарковского, сформировавшимися еще в 1920-е годы, во многом под влиянием общения с поэтами, литераторами и филологами из круга ГАХН, а также с А. Альвингом и – через его посредство – с М. Кузьминым[410]. С другой стороны, представление о поэзии как о «высоком ремесле», могущем порождать подлинные либо неподлинные «изделия», связано с особыми текстологическими принципами Тарковского. На протяжении десятков лет, работая над старыми рукописными сводами и создавая новые, он продвигался к созданию «идеального», «окончательного», «итогового» собрания своих стихотворений.
3. Корреляция между эстетическими и текстологическими установками автора, с одной стороны, и прижизненной издательской историей стихотворений – с другой представляет собою особую проблему. Ее разрешение позволило бы сформулировать принципы научного издания оригинальных лирических текстов Тарковского, а также разработать типологическую классификацию источников из рукописного наследия. Типологическое описание рукописных источников оригинальной поэзии Тарковского неразрывно связано с характеристикой ориентации автора в рамках ключевой для русской литературы советского периода оппозиции «подцензурное – неподцензурное». Тарковский принадлежит к огромному большинству литераторов, десятилетиями существовавших на границе официальной и неофициальной литературы. Поэты и прозаики, характеризовавшиеся подобной, «промежуточной» авторской идентичностью, не принадлежали ни к официозной советской элите, не имевшей проблем с цензурой, ни к диссидентам, писавшим для Самиздата (опять-таки помимо цензурных ограничений, хоть и в их «присутствии»), либо к литераторам андеграунда (вообще не предназначавшим свои тексты для печати, а нередко – и для какого