– Кажется, я становлюсь слишком стар, – со вздохом признался он. – Удивляюсь, как у тебя хватает сил карабкаться вверх-вниз каждый божий день.

Я оглядел его и нашел, что, в отличие от меня, он мало изменился. Все та же горделивая посадка головы, та же ухоженная длинная борода, та же привычка поглаживать ее, придающая Джону солидности. Хотя, видит бог, и он без этого выглядит внушительно – как и подобает первому алхимику Англии.

И характер его не претерпел никаких изменений. По-прежнему причудливо смешивались в нем снисходительное отношение ко мне и восхищение моим «даром». Он покровительственно похлопал меня по плечу, услышав, что я занимаю весомое место при дворе, и напомнил, что все это лишь благодаря тому, что в Прагу я прибыл вместе с ним.

– Моя слава, дорогой Эдвард, накрыла тебя, словно крылом, – высокопарно выразился он.

Мне захотелось сбить с него спесь, но я слишком долго не видел Джона и забыл, что сбить с него спесь так же трудно, как вытащить черепаху из панциря. Он говорил, упиваясь своей речью, и мне оставалось только слушать. Цель его поездки состояла в том, чтобы создать под патронажем Рудольфа сообщество алхимиков.

– Десятки проходимцев и лгунов называют себя алхимиками, не краснея от бесстыжего обмана. Непосвященному сложно опознать настоящего ученого среди этих сорняков. Но мы создадим орден, попасть в который будет не так-то просто! Я уже придумал кое-что… Ты поддержишь меня, дабы мое выступление перед императором выглядело еще убедительней.

Увлеченность наставника этим детским проектом показалась мне забавной. Конечно же, во главе ордена он видел самого себя, я и не удивился бы, если б оказалось, что Джон будет и его единственным членом. Соперничества он и прежде не терпел, а сейчас, постарев, стал еще более нетерпим к другим алхимикам.

– Ну что же, а как ты поживаешь? – спросил он наконец, закончив свое повествование. – Ты должен быть благодарен судьбе за свою жизнь, однако я читаю по твоему лицу, что ты не всем доволен. Вспомни о том, кем ты был, и подумай, кем ты стал, прежде чем роптать!

Я предпочел пропустить это цветистое заявление мимо ушей, и рассказал Джону о старом Якобе. Суть истории я оставил нетронутой, поведав, что старик владеет тем, что мне очень хотелось бы получить. Но вопрос содержания книги я ловко обошел, сказав лишь, что результаты опытов видел своими глазами и они поразили меня.

Как видите, сам черт не подал бы все это так ловко. С губ моих не слетело ни слова лжи. Более того, я рассказал Джону, к каким уловкам вынужден был прибегать, чтобы заставить хозяина книги согласиться на сделку, и он хохотал, слушая, как я возился с сундуком и брал уроки у плотника.

– Ты молодец, Эдвард! – Он вытер слезы, выступившие от смеха. – Потакать старому безумцу в его прихоти – на такое не каждый бы согласился. Твое поведение выставляет тебя настоящим ученым. Должно быть, ты и впрямь загорелся получить эту рукопись!

Я не стал называть Джону сумму, которую должен был заплатить за манускрипт. К чему? Столь непомерная цена могла навести его на подозрения относительно того, что содержалось в книге.

– Каков же будет твой совет? – спросил я, закончив рассказ. – Что, если старик снова откажется исполнять обещание, и я останусь ни с чем?

Он задумался.

– Не кроется ли причина его упрямства в тебе самом? – предположил наконец Джон, проявив проницательность. – Быть может, отчего-то он не хочет, чтобы его собственность попала именно в твои руки?

– Возможно. И что же мне делать в этом случае?

– Ответ прост, мой милый Эдвард: отправь к нему другого покупателя, который сможет понравиться старику. Молодую женщину? Такого же, как и он, древнего старца? О, нет-нет, не смотри на меня! – рассмеялся он. – Я готов оказать тебе любую услугу, но разговоры с безумцами выше моих сил!

– Якоб вовсе не такой уж древний старец, – пробормотал я.

У меня и в мыслях не было просить Джона о помощи в моем щекотливом деле. Знай он о том, что в действительности стоит на карте в нашей с Якобом сделке, он первым бросился бы к дому старика и захлопнул бы дверь перед моим носом, случись мне добежать вторым. Там, где речь идет о сражении за звание первого алхимика, Джон всегда был непреклонен. Я уверен, что и сейчас его отказ помочь мне имел свою подоплеку: Джону страшно не хотелось, чтобы я пришел к императору с каким бы то ни было открытием, пусть даже сделанным другими. Он слишком ревнив во всем, что касается успехов других!

Я поблагодарил Джона за совет и, заметив, что он скрывает зевоту, предложил ему отправиться отдыхать. Молли привела в порядок дальнюю комнату, как раз предназначавшуюся для гостей, но ни разу не использованную в этом качестве. Играя роль гостеприимного хозяина, встретившего старого друга, я пошел проверить, все ли там в порядке.

Не знаю, много ли времени я провел там, задумавшись и машинально переставляя с места на место предметы на столе. Но когда я вернулся и заглянул в гостиную, то увидел Джона, уснувшего в кресле возле камина. Он мирно похрапывал, и его пушистые усы вздымались и опадали, будто под дуновением ветра.

Подойдя к нему, я придвинул второе кресло и присел, вглядываясь в морщинистое лицо, на щеках которого, как и много лет назад, по-прежнему лежал розоватый румянец.

Странное дело… Когда-то я не испытывал к Джону ничего, кроме презрения. Так вор презирает обворовываемого. Поверьте, для меня нет ничего унизительного в таком сравнении. Я пользовался домом Джона, связями Джона, знаниями Джона, его готовностью учить меня и смеялся старику в лицо.

Постепенно к презрению добавилось негодование. Даже спустя пять лет после нашей встречи самодовольный дурак считал, что невероятно облагодетельствовал меня, хотя без моих «бесед» с духами он был бы никому не интересен. Сколько раз я взрывался в гневе, услышав это! Но Джон не в силах был понять, чем вызваны мои вспышки… Старик не лишен внутреннего чутья и потому ощущал, сколь сильна моя неприязнь – наверное, оттого-то он меня и побаивался. Со временем я начал подозревать, что он догадался о причинах моего появления в его доме и о том, что я хотел лишь использовать его… Но Джон не признался бы в этом даже самому себе. Как же! Ведь тогда пришлось бы согласиться с тем, что он, великий алхимик, пал жертвой проходимца! Куда как приятнее видеть себя наставником молодого одаренного духовидца.

Признаюсь, случались такие минуты, когда я лелеял в душе замысел убийства. Я ненавидел сэра Джона Ди, у которого было так много, за его нежелание делиться со мной. Почему мое имя не произносят с приставкой «сэр»?! Почему не я владею поместьем на окраине Лондона? Почему не я обласкан королевой – заметьте, без всяких усилий! – и не приближен ею к себе?

Зависть, скажете вы? Да. Не стану возражать. Я люто завидовал Джону и оттого ненавидел его. Своими шуточками я брал реванш за то, что ему дано больше, чем мне, и то, что я выцарапываю у судьбы с боем, он получает на золотом блюде.

Однако со временем что-то изменилось. Его доверчивость, его слепая готовность действовать по всем моим указаниям, его признание моей «одаренности» породили в моей душе нечто вроде жалости. Именно ее я ощущаю сейчас, глядя на спящего старика. Смешно сказать: я жалею его за то, что именно меня ему суждено было встретить на жизненном пути. Звучит вдвойне нелепо оттого, что без меня он не добился бы и десятой доли признания, которое получил в последние годы! И все же меня не оставляет это странное чувство.