Услыхав плеск, Хеленка испуганно замерла вполоборота, инстинктивно пытаясь закрыться руками. Какое-то мгновение она оставалась неподвижной, и Тешевич искренне удивился точному совпадению между представившимся ему видением и тем, что он увидел на самом деле.

Еще секунду Тешевич боролся с самим собой, но в следующую, не в силах противиться охватившему его желанию, он, рассекая торсом воду, рванулся к берегу. А Хеленка, как загипнотизированная, следила за каждым шагом мужчины и, оставаясь на месте, только приседала все ниже, пряча под ладонями розово-набухающие соски.

Выбравшись из воды, Тешевич, уже не отдавая себе отчета, что делает, шагнул к совсем сжавшейся в комок Хеленке, нагнулся, взял ее за прохладные от воды подмышки и, глядя прямо в ее широко распахнутые глаза, рывком притянул к себе…

Что происходило дальше, Тешевич понимал совсем плохо. Он лишь подсознательно отметил рванувшийся ему навстречу цветной узор пледа, вздрагивающее в его руках девичье, беззащитно-покорное тело, прикушенную губу Хеленки и наконец-то спрятавшийся за пушисто-длинными ресницами ее испуганно-ищущий взгляд…

Нет, никогда еще Тешевич не испытывал ничего подобного. Ощутив неожиданно податливое тело, он как дикарь мял, давил, терзал попавшуюся ему добычу, жалобный стон которой лишь сильнее заставлял его неистовствовать, в зверином стремлении слиться в одно нераздельное целое. И, наконец, в какой-то момент он сам провалился в бездну наслаждения, бессознательно опускаясь в темно-блаженную нирвану…

Когда позже, ощущая божественную истому, Тешевич наконец-то пришел в себя, он не сразу осознал, где находится. Как-то отрешенно воспринимались им листья кустов, небо с одним-единственным перистым облачком, песок и странно-размеренный плеск воды.

Тешевич повернул голову и увидел склонившуюся над пледом Хеленку. Она была уже в платье, но солнце просвечивало сквозь ткань, и Тешевич ясно видел ее, больше не имевшее от него тайн тело. Машинально отметив, что бывший у куста плед оказался возле воды, Тешевич приподнялся, разглядывая лежащие рядом на песке Хеленкины баретки[56]со смешно торчащими вверх застежками.

Продолжая воспринимать все как бы частями, Тешевич понял, что, зайдя по щиколотку, девушка осторожно набирает ладошкой воду и зачем-то поливает кусочек пледа, отжимая рукой мокрые шерстяные пасмы[57]. И каждый раз, когда ее пальчики сжимались, с них стекала тонкая, окрашенная в розовый цвет струйка.

И именно этот жест, словно обухом ударив Тешевича, заставил его сорваться с места. Поспешно одевшись, он обернулся и увидел, что Хеленка пристально смотрит на него, не выпуская из рук мокрого пледа. Кое-как застегнув пуговицы, Тешевич забрал у Хеленки плед и, взяв ее за руку, повел к машине. Единственно, что она успела, это, изогнувшись ящерицей, подхватить другой рукой баретки с песка и, уже влезая в автомобиль, обуться.

Запыхтел мотор, шестерни в мосту гыркнули, и Тешевич, не разворачивая машины, задним ходом погнал «аэро» на увал. Уже много позже, где-то на дороге, когда все происшедшее у заводи дошло до сознания поручика во всей полноте, он резко остановил машину.

С минуту Тешевич неподвижно сидел рядом с Хеленкой и молчал. Он думал, как ему теперь быть с этой фактически незнакомой и в общем-то чужой женщиной. Но одновременно поручик четко осознавал, кто он теперь в ее глазах и, зная, что другого выхода у него просто нет, глухо сказал:

— Сударыня… Разрешите предложить вам руку и сердце…

— Что?… — Каменно молчавшая Хеленка вскинулась, и уже знакомо-распахнутые глаза как бы уперлись в Тешевича. — Вы что? Правда?… Делаете мне предложение?

— Да, — коротко выдохнул Тешевич и добавил: — Я понимаю… Мне нет оправдания…

— Не надо! — Хеленка схватила Тешевича за руку. — Это… Это я виновата! Я знаю… Вам было так тяжело… А вы… Вы просто сорвались! И я… Я недостойна….

Тешевич вздрогнул и, явно только сейчас сумев разглядеть удивительную красоту сидевшей с ним рядом девушки, тихо спросил:

— Вы мне отказываете?

— Нет, пан Алекс… — Хеленка осторожно, словно с опаской, прижалась к плечу Тешевича. — Нет… Я не могу отказать вам… Ни в чем… Пусть будет как вы хотите… И если вы не передумаете… То я… Я… Согласна…

* * *

Мокрый холод пробирал до костей, но Шурка, как мог, терпел, а на давно ожидаемом слиянии двух речек даже перестал подгребать ногами и замер, отдавшись целиком на волю течения. Здесь крутой излучиной оно уходило к западу, и по всем законам должно было вынести Шурку прямо к польскому берегу.

Час назад, не доходя до линии пограничных постов, Шурка отыскал укромное местечко и принялся мастерить импровизированный плот. Еще на лесной тропе он подобрал крепкую палку, груз в двух резиновых мешках, тех самых, с которыми они с полковником плыли через Пачихезу, был распределен заранее, и теперь оставалось только позаботиться о маскировке.

Чеботарев, наставлявший Яницкого, хорошо знал эти места и объяснил, как лучше всего перейти кордон в одиночку. Полковник не ошибся. Уже минут через десять Шурка заприметил плывущий по воде травяной островок и, зацепив его палкой, притянул к берегу.

На всякий случай, прислушавшись, Шурка быстро разделся, затолкал одежду в мешки, после чего крепко привязал их к концам палки с таким расчетом, чтобы можно было плыть, держась за оставшуюся свободной середину. Потом, заведя мешки под травяной островок, Шурка посмотрел, что у него вышло. Мешки выступали из воды, и Яницкий было расстроился, но потом сообразил, что если он сам устроится посередине, то они опустятся ниже, и надо будет только как-то спрятать голову.

Шурка залез в воду, отвел травяной островок от берега и, замаскировав голову водяной зеленью, попробовал плыть, держась за палку. Получалось вроде неплохо, особенно если, обняв мешки руками, лечь на спину и держать над водой только лицо.

Впрочем, оценить его старания было некому, и, заметив, что солнце уже садится, Шурка перекрестился, вывел островок на стрежень и, слегка подгребая ногами, поплыл к слиянию речек, одна из которых была пограничной, и уж там-то наверняка есть или пост или хотя бы секрет…

Шурка подгадал хорошо. Травяной островок выплыл к опасному месту как раз в начинающихся сумерках, когда очертания предметов уже видны плохо, но то, что по воде плывет просто трава, определялось еще легко.

На всякий случай Яницкий не только перестал грести, но и осторожно перевернулся на спину, глядя через травяное переплетение вверх на еще светлое небо и напряженно прислушиваясь к тому, что делается на сопредельном берегу.

Ничего необычного вроде не доносилось, но Шурка не решался даже плеснуться, хотя у него было сильнейшее желание бросить свой травяной островок и махнуть напрямик, саженками. Впрочем, призвав на помощь всю свою выдержку, Яницкий, помня четкие наставления Чеботарева, заставил себя отказаться от такого решения.