Веселье между тем продолжалось, расходившиеся гости лихо отплясывали под граммофон, не забывая, впрочем, время от времени возвращаться к столу. В один из таких перерывов, воспользовавшись моментом, когда Тешевич с Хеленкой остались несколько в стороне, Яницкий подошел к ним и с заговорщическим видом достал из кармана свежеотлакированную, похожую на деревянную табакерку коробочку.

— Вот, Аля, это подарок от меня твоей жене…

Хеленка тотчас хотела открыть крышку, но Яницкий придержал ее пальцами.

— Потом, наша несравненная, потом… — и повернувшись к Тешевичу, добавил: — Аля, вы как вдвоем останетесь, в эту коробочку вместе и загляните…

Заинтригованный Тешевич тоже покрутил подарок в руках. Вне всякого сомнения, это был новодел. Алекс даже уловил еще не выветрившийся запах лака, но просьба была высказана, и он с усмешкой ответил:

— Ой, Шура, я смотрю, твоя щедрость безмерна…

И хотя внешне фраза прозвучала весьма иронично, Яницкий уловил ее смысл, полуобнял Тешевича и Хеленку за плечи и так, чтоб никто из гостей ничего не услышал, тихо сказал:

— Нет, Аля, ты даже не догадываешься, какой подарок вы мне сделали своей свадьбой…

Что Шурка имел в виду, Тешевич не понял, но, глядя на вновь рассаживающихся за столом гостей, связал все с делами Яницкого и только молча кивнул головой.

Все шло своим чередом, и когда наконец новобрачные поднялись в свои апартаменты, Алекс, как бы завершая свадебный ритуал, благодарно поцеловал жене руку и торжественно произнес:

— Дорогая, вы были сегодня великолепны!

Хеленка посмотрела на него долгим, чего-то ждущим взглядом и негромко ответила:

— Я сегодня такая счастливая…

— Понимаю, — отозвался Тешевич и, заметив на тумбочке Шуркин подарок, предложил: — Что, посмотрим?

Хеленка потянулась к коробочке, открыла крышку и радостно ахнула. Внутри, на бархатной подушечке, лежала сверкающая, старинной работы диадема[63]. Не в силах удержаться от соблазна, Хеленка достала ее и, вертясь перед зеркалом, начала прикладывать к волосам.

От каждого движения камни, вделанные в оправу, засверкали гранями, рассыпая вокруг себя искристое сияние, а завороженная этой игрой света Хеленка то опускала голову, то поднимала вверх и только потом, спохватившись, посмотрела на мужа.

— Ну, как?

Слегка помрачневший Тешевич молча взял у Хеленки украшение и, повернув тыльной стороной к свету, начал внимательно рассматривать. По мере изучения лицо его мрачнело все больше, и мгновенно уловив эту перемену, Хеленка встревожилась.

— Что?… Что-то не так?

— Да нет, все так… — Тешевич тоже полюбовался игрой камней и тихо сказал: — А вещица эта давно у нас… Она принадлежала еще моей прабабке и последний раз я видел ее, когда моя мама собиралась на губернаторский бал…

— Да? — изумилась Хеленка.

— Да, — вздохнул Тешевич и после секундного колебания, словно решая, отдавать или не отдавать, вернул жене украшение.

Надо сказать, что, едва Тешевич увидел диадему, его состояние резко переменилось. Но это была не прежняя апатия, а какое-то странное смятение. И хотя Алекс не мог понять, каким непостижимым образом Шурке Яницкому удалось вернуть их фамильную драгоценность, вместе с удивлением накатила волна воспоминаний. А возникший оттуда же, из прошлого, образ матери почему-то связался с никак не укладывающимся в голове сознанием того, что отныне владелицей столь значимой для него вещицы будет молодая, малознакомая женщина, его жена…

Сколько продолжалось это состояние, Тешевич не понял. Лишь заметив, что свет в спальне притушен, он встрепенулся, посмотрел на Хеленку, стоявшую в ночной сорочке у раскрытой постели, и тихо сказал:

— Ты ложись… Ложись… Я сейчас…

Но наваждение, отпустив на минутку, вновь охватило его, и поэтому, когда уже в кровати Хеленка осторожно прикоснулась к нему, Тешевич с трудом заставил себя произнести:

— Спи, дорогая, спи… Все хорошо…

С Яницким Алексу удалось поговорить только на другой день. Все это время Шуркой было заранее расписано, распланировано, и Тешевич даже не думал протестовать, хотя большой город его уже утомил, но он терпел, отлично понимая, что по возвращении ему еще предстоит заново налаживать быт.

Наверняка Хеленка ожидала к себе большего внимания, и такое поведение мужа несколько задевало ее, но Тешевич не придавал этому значения. Больше того, когда полковник Чеботарев предложил организовать автомобильную прогулку, Тешевич под благовидным предлогом отказался, и обиженная Хеленка решила ехать без него.

Полковник тут же вызвонил через капитана Вавера роскошный «линкольн» и, кажется, довольный таким стечением обстоятельств, отправился в качестве сопровождающего вместе с Хеленкой, решившей проехаться по варшавским магазинам.

Шурка, весьма удивленный отказом Тешевича, зашел к нему в комнату, остановился у окна и, проводив взглядом отъезжавший от дома «линкольн», спросил:

— Вы что, поссорились?

— Нет конечно, — Тешевич покачал головой. — Просто устал…

— Ясно… — Шурка недоверчиво прищурился.

— Ладно, не будем об этом, — Тешевич повернулся к Яницкому. — Откуда у тебя мамина диадема?

— А-а-а, вот что тебя мучает, — Шурка посерьезнел. — Я же в Москве был, Аля…

— А попала-то она к тебе как? — разволновался Тешевич.

— Случайно наткнулся… Среди тех, что взяли… — Угол рта у Яницкого непроизвольно дернулся. — Не у кого там узнавать, Аля… Не у кого… Одни мы с тобой остались… Понимаешь?…

— Понимаю… — Лицо Тешевича словно закаменело, и только после паузы он глухо спросил: — Почему раньше молчал?

— А ты что, не догадываешься? Тебе твоего нервного срыва мало? — Шурка говорил медленно, осторожно подбирая слова. — А тут я решил, если Хеленка рядом, выдержишь. Повезло тебе, она хорошая, и я ж вижу, как она на тебя смотрит…

— Понятно… — Тешевич напрягся и, явно спеша переменить тему, спросил: — А ты как к моему браку относишься?

— Как? — Шурка немного помолчал. — Ты небось удивлен, отчего я так к тебе с этой свадьбой кинулся? У меня ж, Аля, теперь только и есть, что Хеленка да ты…

— Так в чем дело, Шура? — Тешевич порывисто обнял брата. — Мы же выросли вместе, так что мой дом — твой дом…

Братья посмотрели друг на друга, и Шурка, чуть отстранившись, дружески ткнул Тешевича в бок.

— Договорились, Аля.

* * *

Из Варшавы Тешевич вернулся с тяжелым сердцем. И как ни пробовала Хеленка подойти к нему то с той, то с другой стороны, Алекс, как и в Варшаве, оставался корректно-вежлив и от того еще более недоступен. Кончилось тем, что Хеленка прекратила прямые попытки, но от своего не отступилась.