Когда я нашел бумажник возле тела траянского рыбака, я знал, ну ладно, догадывался, что это слишком очевидная улика и проверки на случайность она не проходит. С какой стати парню таскать с собой в кармане криминальную статью весом в двенадцать лет? Ясное дело, синьор, который дразнит меня бумажником, хочет, чтобы я думал, что марка раньше хранилась в нем. То есть у мальчишки. Мой помощник Аттилио как раз так и думает. Предлагает даже попросить ордер на обыск в доме Понте. Мне тут донесли, что он ходил к матери траянца безо всякого ордера и целый день ворочал там обломки гранита на заднем дворе. Но это его дело, если силу девать некуда.

Всю неделю я присматривался к двум возможным подозреваемым, а третьего держал про запас. Гостиничный фельдшер, здоровенный малый, не имеет твердого алиби на вечер убийства, хотя при допросе врал, что с дежурства не отлучался. Когда я бываю у своей китаянки, он вертится вокруг массажного кабинета с таким видом, будто охраняет ее от посягательств. Китаянка утверждает, что повода ему не давала. Видел бы ты, падре, ее красное китайское платье без рукавов. Впрочем, тебе смотреть на такое не положено. Этого Нёки я еще проверю хорошенько, у таких здоровяков с детскими ротиками всегда полно грязных секретов.

Второй – это лощеный прохвост, который величает себя администратором. Только я-то его помню, и помню, чем он заведовал здесь во времена казино. Хозяин ему крепко доверял, но мог и на хвост наступить, а тосканцы – народ дерзкий, у них разговор бывает короче, чем в Палермо. Что до третьего фигуранта, который гуляет с фальшивым алиби, то это проигравшийся пентюх, скрывающийся в отеле от кредиторов. В этом как раз нет ничего удивительного. Где же еще прятаться от пули, как не в доме собственной матери?

Что теперь? Повернуть кран и пустить воду. В полумраке хамама моя рука нащупала не ту ручку, вода полилась слишком холодная, но Ли Сопра даже не шевельнулся, во сне он видел свои сияющие синие льды, не иначе.

Стоило мне повернуть кран с горячей водой, как мимо двери процедурной простучали каблуки сестры. Матч закончился быстрее, чем должен был (по моим расчетам). Прошло несколько секунд, и за дверью послышался топот, смех и воинственный голос фельдшера Бассо:

– Сейчас приду, отметим, только в процедурной стаканы сполосну.

Он шел прямо в хамам, этот гребаный болельщик со своими стаканами.

– С тех пор как к ним перешел Кастильо, у команды появился стиль, а ведь он ошивался по всему региону, за кого только не играл!

Голос приближался, кровь тяжело заплескалась у меня в висках. Мысли путались.

– Зато сегодня твой Кастильо ползал по полю, как октябрьская муха по стеклу!

Двадцать шагов и две двери. Голый коричневый капитан лежал в ванной, свернув голову набок, грязь закрывала его до подбородка, но выше пока не поднялась. Вода прибывала слишком медленно. Сегодня ничего не выйдет. Надо уходить.

– Джулия? – Фельдшер быстро шел по коридору между ванными, занавески хлестали его по ногам. – Это ты там возишься? Почему так темно?

Стоять за бельевым шкафом было тесно и душно. Одни разговоры, что в «Бриатико» полная стерильность и тройная проверка. Пылищи как в монгольской степи. Бутылку надо засунуть между шкафом и стенкой душевой кабины. Если меня обнаружат, то, по крайней мере, без коньяка со снотворным.

– Ох, черт! – Фельдшер увидел капитана и бросился закручивать краны. – Джулия, где тебя носит? Синьор Диакопи заснул на процедуре и пролежал лишнего.

– Заснул? – Голос явившейся на крик Джулии был пронзителен, будто чаячий крик. – А почему он лежит в холодной грязи?

– Это не наша забота, чем он тут занимался. Ты пульс проверила?

– Да он в порядке, просто спит. Я всегда говорила, что одному в хамаме опасно, но он ведь не подпускает к себе никого! Не волнуйтесь, дотторе, я сама доведу его до постели. Вива «Бриндизи»!

– Вива «Бриндизи»! – засмеялся фельдшер. – Только своим ходом он вряд ли дойдет. Вытирай его покамест, а я схожу за подмогой.

Потом они долго гремели складной каталкой. В этой богадельне каталки стоят в каждой комнате (на них и вывозят, если постоялец отдал концы). Каталки, хризантемы и шведские лестницы. Потом они завернули капитана в халат, погрузили и повезли (шуму было как от упряжки собак с бубенцами). Потом свет в хамаме погасили, и можно было выходить. Дверь они заперли, но у меня были ключи. У меня есть ключи ко многим здешним дверям, да только что теперь толку.

В коридоре мне попались некто Риттер и еще один старик из новеньких. Хотя обычно после девяти вечера можно из пистолета по лампам стрелять, никто даже не высунется из номера. У обоих улыбки до ушей: вива «Бриндизи»! Просто толпа народу шляется нынче ночью по отелю. Плохой день для убийства.

Сегодня воскресенье, сестры и кастелянша ушли на мессу, и я отправилась в деревню, чтобы посидеть на пристани и спокойно подумать. Теперь, когда я знаю о марке, смерть конюха и гибель Стефании выглядят совсем по-другому. Стоячие воды старых преступлений всколыхнулись, как сказал бы, наверное, Садовник, и на дне заблестели всякие штуки, прежде скрытые водорослями и тиной. И теперь совершенно ясно, что дело не только в марке. Заставить Аверичи расстаться с незаконной добычей можно было другим способом, не пачкая руки в крови.

Дело вот в чем: тот, кто убил хозяина, должен страстно желать завладеть «Бриатико». До сих пор неизвестно, кому достались земли на холме, хотя слухи ходят разные. Я слышала разговоры о греческом монастыре, так у нас в деревне думает большинство. Есть еще версия о наследнике, который живет далеко, то ли в Южной Америке, то ли у арабов, и не намерен возвращаться на родину, так что у них с Аверичи полюбовный договор. Кое-кто говорил, что нет, не договор, а вражда из-за невероятных привилегий, доставшихся хитрому траянцу от старухи. Вот это похоже на дело!

Осталось разобраться, на кой черт капитану сдался отель, почти не дающий прибыли. Совсем недавно управляющий говорил доктору (здесь ведь каждое слово бывает услышано), что правое крыло придется уступить под обычный пансион и что это позор и варварство, но счета надо оплачивать. «Бриатико» не приносит денег, сказал он, и если летом не впустить посторонних, то следующую зиму он не переживет.

Как по мне, так гори он адским огнем. А мне пора слезать с парапета и отправляться к карабинерам. Нужно пройти мимо кафе, где старики играют в карты за железным столиком, мимо лавки, где в корзине, выставленной к дверям, лежат коричневые батоны, похожие на статуи с острова Пасхи, мимо сапожной мастерской с великанским ботинком в окне, дойти и постучаться в кабинет, где меня никогда не желают видеть. Это мой девятый визит в полицейский участок, и на этот раз я не позволю выставить себя оттуда под хохот и улюлюканье.

Итак, капитан не собирался встречаться с Бранкой на поляне. Он пошел на репетицию «Пигмалиона» и встретился с ней там безо всяких хлопот. Понятно, что жена хозяина не станет отменять репетицию из-за сомнительной встречи в бурьяне. Заметим, что из всех приглашенных это было понятно одному капитану, потому что никто из постояльцев о спектакле не знал, а вот Ли Сопра знал, и не просто знал, а репетировал вместе со всей обслугой. Следовательно, он туда не пойдет. Но ведь он пошел, он побежал! Мало того, какое-то время он стоял там в темноте, прислонившись к стволу пинии, которая растет возле павильона, и едва заметно испачкал платье смолой.