Вам автоматически открыт доступ в разные локации, куда другим еще нужно постараться попасть. Играть легче, просто по умолчанию, а если вам нужна помощь, ее проще получить[338], [339].

Фундаментальная проблема применения одних и тех же этических теорий в равной степени к каждому заключается в том, что у всех нас разная жизнь. Многовековая история, социально-экономическое развитие, расизм, неравенство полов и сосредоточение власти и капитала в одних руках означают, что два человека, родившиеся примерно в одном и том же месте в одно и то же время, могут столкнуться с совершенно разными жизненными трудностями. Опять же, хотя потенциально у нас равные возможности стяжания добродетелей, не у всех есть одинаковое количество драгоценных ресурсов для развития оных. И если старания и проявление заботы об окружающих — самые важные аспекты этического взаимодействия, это означает, что глупо просить всех стараться одинаково и в равной степени проявлять заботу.

Существует определенный тип современного западного социально-политического мыслителя, неистово восхищающегося меритократией. Адепты этой теории утверждают, что в каждом обществе она необходима и мы не должны принимать законы, хоть по каким-то причинам отдающие предпочтение одной группе людей. Не надо законов об особой поддержке при приеме в университеты, инициатив по гендерному балансу рабочей силы. Сливки просто должны всплыть! Эти люди (обычно гетеросексуальные богатые белые мужчины, чья книжная полка заставлена романами Айн Рэнд) счастливо забывают, что для того, чтобы меритократия работала — и общество ценило и отмечало труд и личный успех, — люди должны начинать с одной и той же исходной точки. Иначе сливки не поднимутся наверх: сверху окажутся те, кто уже был ближе к поверхности, и вся концепция меритократии рассыпается в прах. То, к чему на самом деле призывают эти люди, называется псевдомеритократией. Она не делает различий между достижениями мужчины с фамилией Мэйфлауэр, унаследовавшего миллиард долларов от отца, и чернокожей женщины из бедной семьи, живущей в районе для темнокожих в штате, где приняты жестокие расистские законы (как гласит пословица, некоторые родились с серебряной ложечкой во рту и думают, что им все можно). Нельзя назвать меритократией гонку, если одни бегуны начинают ее в трех метрах от финишной черты, а другим отказали в участии из-за системных предубеждений Гоночной комиссии.

Все мы родились в обстоятельствах, которые сами не могли контролировать и благодаря которым получили определенные преимущества или проблемы. Я родился здоровым мальчиком в Америке в 1975 г. в белой семье. У меня два родителя, они женаты, у них высшее образование, и хотя у них было немного денег, они вели достойную жизнь людей среднего класса в центральном Коннектикуте. У меня не было права голоса в этом вопросе, мне просто выпал такой жребий. Что же означал для меня этот счастливый жребий? Я родился с иммунитетом к следующим социальным болезням:

• расизм;

• сексизм;

• инвалидофобия;

• мизогиния;

• голод;

• бедность;

• образование низкого качества, недофинансирование школ;

• война (в моей стране);

• недостаток питьевой воды;

• недостаток медицинского обслуживания[340].

Я избежал всех этих проблем, способных задушить любого, кто пытается проложить себе путь в этом мире, но сам не приложил для этого никаких усилий. Это был просто случайный, особый эмбрион, из которого я вырос. Я начал жизнь с огромным социальным преимуществом, и, когда мы сверяем табель этической успеваемости, стоит учесть это. Требовать признания за свое в целом этичное поведение — все равно что начинать марафон на 40 км ближе к финишу и победить того, кто бежал от стартовой линии[341], а затем хвастаться успехом. Мне довелось играть в нашу игру реальной жизни на самых простых условиях, поэтому, если я принимаю неправильное решение, то я принимаю действительно плохое решение. Вспомните Жана Вальжана из «Отверженных». Он крадет буханку хлеба, чтобы накормить семью сестры, и в итоге отсиживает девятнадцать лет в тюрьме. Но он был беден, его семья голодала, ему казалось, что у него нет выбора. А теперь представьте себе: что, если я, взрослый сценарист телесериалов, у которого куча денег, хороший дом и по лавкам не скачут несколько милых маленьких голодающих французских мальчишек, украду буханку хлеба, просто… потому что могу? Кант сказал бы, что мы оба — Жан Вальжан, крадущий хлеб, и я, крадущий хлеб, — нарушаем одну и ту же универсальную максиму. Сартр заявил бы то же: мы оба просто сделали свой выбор. Но я скажу, что, когда Вальжан украл хлеб, чтобы накормить голодающую семью, он был смелым, отважным, самоотверженным и щедрым. Я был бы просто богатым придурком, утащившим хлеб без причины. Мое преступление было бы еще хуже.

Как карта ляжет

Благодаря обстоятельствам, в которых мы родились не по своему выбору, наша жизнь сейчас разворачивается любым из миллиарда возможных способов. Люди, родившиеся белыми богатыми мужчинами в Америке, заболевают неприятными болезнями. Люди, родившиеся бисексуальными женщинами в Южной Азии, становятся богатыми поп-звездами. В жизни бывают взлеты и падения. Люди сколачивают состояния, потом теряют всё, или их разоблачают. Мы попадаем в правильные или неправильные места в нужное или неподходящее время и либо выигрываем[342], либо страдаем. Наши друзья и семьи требуют от нас больше или меньше. В общем, даже если мы начинаем свой путь на определенном уровне сложности, мы все равно так или иначе зависим от случая. Большая часть жизни — до нашего рождения и после — просто удача. Иногда нам везет, иногда нет, поэтому мы должны понимать, как именно удача влияет на нас и нашу способность стать лучше.

Несколько лет назад социолог Роберт Фрэнк играл в теннис с приятелем, когда у него произошел сердечный приступ. Приятель тут же вызвал скорую. Обычно машины выезжали из больницы, находящейся за несколько километров от корта и доехали бы в таком случае минут за тридцать-сорок. Но так случилось, что две машины недавно отправились на две разные аварии в минуте езды от места, где Фрэнк лежал без сознания. Одна немедленно выехала — и врачи спасли ему жизнь. Позже Фрэнк узнал, что у него была «внезапная сердечная смерть», очень серьезная медицинская аномалия, в 98% случаев заканчивающаяся летальным исходом. А у тех немногих, кто выживает, позже наблюдаются неприятные последствия в течение длительного времени. Но у Фрэнка