вечеринку». Тодд женат уже много лет, у него трое взрослых детей, и когда я услышал эту историю, то удивился, как все это возможно.

В речи 1945 г. Сартр рассказывает историю о бывшем студенте, молодом человеке, живущем с матерью[317]. Его отец был пособником нацистов, что позорило мать, а старшего брата уже убили на войне. Молодому человеку нужно было решить, уйти ли из дома, присоединиться к борцам за свободу в Англии, пытаясь отомстить за смерть брата, или остаться и заботиться о матери, которой уже и так досталось. Парень знал, что его могут убить задолго до того, как он прибудет в Англию. При этом он понимал, что остаться дома означало не бороться за дело, в которое он верил, и не мстить за смерть брата. Вот такая закавыка в духе Второй мировой войны. Сартр хочет сказать, что ничто не может «помочь» молодому человеку сделать выбор. Нет ни одного оракула, с которым можно посоветоваться, ни одного правила Канта, ни теории морали, ни чего-то еще, к чему можно обратиться с таким трудным решением. Есть только его решение, и это только его решение, каким бы оно ни было. Так что он должен принять его и владеть им, вместо того чтобы полагаться на Библию, или читать Дж. Милля, или консультироваться с экстрасенсом на ярмарке.

Итак, мы прочли немало страниц, изучили всё о деонтологии, утилитаризме, контрактуализме, этике добродетели и много чем еще. И тут появляется угрюмый француз, который говорит нам, что Бога нет, люди определяют себя через действие, а мы должны просто принимать решения без указаний, кроме «существенных страданий нашего существования» или чего-то в этом роде. По его мнению, Кант, Бентам, Скэнлон и Аристотель полезны ничуть не больше, чем подброшенная монета. Должны ли мы прислушаться к нему и отбросить все эти теории?

Альбер Камю, неэкзистенциальный экзистенциалист

Прежде чем рассматривать эту идею, поговорим о другом великом французском экзистенциалисте, Альбере Камю (1913–1960). Сартр и Камю были французскими философами, современниками, оба получили Нобелевскую премию по литературе. Но у них имелись ключевые различия. Камю получил свою Нобелевскую премию[318], а Сартр отказался от нее. Это так невероятно по-французски и ультрасовременно[319]. Экзистенциалистские размышления Камю еще проще, чем у Сартра, но куда более насыщенны. Раньше я уже говорил, что Сартр проделал кое-какую работу (отчасти противоречивую), чтобы его философия была совместима с коммунистическими политическими движениями в послевоенной Франции. Камю это не волновало. Сартр считал, что мы должны совершать действия, которые станут примером для других. Камю это не заботило. Его экзистенциализм подобен сгущенке из молока Сартра — более концентрированной, резкой и мощной. Камю не раз утверждал, что он не был экзистенциалистом. Полно: был.

Камю разрушил свою версию экзистенциализма (которую сам и отрицал, бла-бла-бла) так: люди хотят понять смысл существования, но Вселенная холодна и безразлична и не раскрывает нам смысла; по сути, ничто «означает» что угодно, по крайней мере ничто более «значимо», чем что-либо. Мы всего лишь маленькие песчинки небытия на большом тупом камне, парящем в космосе, отчаянно ищущем то, чего мы никогда не найдем; следовательно, человеческое существование в корне абсурдно.

Я говорил, что мир абсурден, но… абсурдно противостояние иррационального[320] и исступленного желания ясности, зов которого эхом отзывается в глубине человеческой души. Абсурд равно зависит и от человека, и от мира. Пока это единственная связь между ними. Абсурд связывает их так прочно, как только ненависть может сплотить двух существ вместе. Это все, что я могу ясно различить в той безмерной Вселенной, где я возник[321].

…Отлично. Что же нам тогда делать? Как бороться с этим фундаментальным абсурдом? Камю говорит, что у нас есть три варианта.

1. Можно убить себя[322].

Для ясности скажу, что Камю не призывает нас совершать самоубийство. Он говорит, что теоретически это выход из ситуации, когда мы абсурдно стремимся найти смысл в бессмысленной Вселенной, и так можно устранить половину уравнения (человека, который желает смысла)[323].

2. Можно принять какую-то систему — религию, семью, работу, что угодно — и найти в ней смысл.

Лучше, чем самоубийство, верно? Собственно, для Камю — нет. Или: едва ли. Он называет процесс наполнения чего-либо смыслом философским самоубийством[324]. Это попытка избавиться от второй половины абсурдного уравнения: в холодной, безразличной, бессмысленной Вселенной мы создаем смысл, за который потом цепляемся. Но, чтобы создать «смысл» в социальной структуре, необходимо отрицать непреложный факт: мы просто маленькие пылинки небытия на огромном камне, плавающем в пространстве, в поисках смысла в холодной и безразличной Вселенной, где его никогда не будет. Для человека это крайне губительно: «учения, которые объясняют всё и вся[325], — или системы, которые теоретически предлагают ему смысл, — одновременно истощают меня». Итак, каков же третий вариант?

3. Можно признать фундаментальную абсурдность человеческого существования и просто быть в нем!

Я добавил восклицательный знак, пытаясь скрыть, насколько это мрачное предложение. Но для Камю это единственный реальный вариант.

Не знаю, есть ли у этого мира превосходящий его смысл. Знаю только, что он мне неизвестен, что в данный момент он для меня непостижим… Есть два достоверных момента: мое желание абсолюта и единства, с одной стороны, и несводимость этого мира к рациональному и разумному принципу — с другой. И я знаю, что не могу примирить эти две противоположные достоверности[326].

Единственный способ справиться с нашим стремлением к смыслу внутри пустой, бессмысленной Вселенной — признать, насколько абсурдно то, что мы существуем в пустой, бессмысленной Вселенной и желаем найти смысл. Камю хочет, чтобы мы стояли посреди урагана абсурда, не отрицая его и не позволяя ему победить нас.

В «Мифе о Сизифе» Камю разбирает знаменитую басню, в которой Сизиф обречен катить тяжелый камень вверх по склону, после чего тот катится обратно вниз, а Сизиф должен спуститься и катить его обратно вверх по склону, и это длится вечно. Он разозлил богов, за что те так распорядились его судьбой: дали ему абсурдное задание, которое он должен выполнять бесконечно. Но Камю