– Это отчего же нет, это мы завсегда не против. –Саенко неторопливо смастерил самокрутку, прикурил от тетериного огонька изатянулся. – Хорош табачок, так и продирает! Нет, коник ладный, зря ты егоругаешь, к нему только подход нужно найти. Животная – она понимает: когда ты кней с добром, так и она к тебе по-хорошему…

– Это ты точно говоришь, земляк. – Тетерязакашлялся от крепкого табаку, отдышался и продолжил: – Вот хоть взять –помнится, вороной с белым чепраком был, Буян, – уж на что злющий конь был,никого к себе не допускал, окромя хозяина, так и то…

Саенко, услышав про вороного Буяна, насторожился, он помнил,как говорили об этом коне Горецкий с Ордынцевым. Он не стал торопить Тетерю,чтобы не спугнуть его, а спокойно курил, ожидая, пока казак сам продолжит. Таконо и вышло.

– Выпил я как-то лишку, да и сморило меня. Заснул я наконюшне – мы в деревне тогда стояли, лошадей поставили на конюшню к мужикубогатому, – так заснул я, это, и просыпаюсь, слышу – двое разговаривают. Ялежу на сене, им меня не видать, а я их вижу. И гляжу – Пряхин это, Никифор,коновод. И с ним драгун один. Драгун Пряхину-то и говорит: «Ты, братец, лошадейхорошо понимаешь, ты меня научи, как бы мне к этому дьяволу, Буяну, подходнайти. А то я с хозяином его поспорил, чтобы, значит, поменяться с ним конямина один день и что я с Буяном его справлюсь».

Это, значит, драгун Пряхину говорит, а Пряхин-то отвечает,что, мол, ваше благородие, так и так, со всем нашим удовольствием я вас научу ивсе вам обскажу, как того Буяна укоротить, только, сами понимаете, хорошо бы потакому случаю получить на водку. Ну, драгун тут ему – мол, не обижу, несумлевайся, будет тебе и на водку, и на закуску, только ты научи меня этакойхитрости, чтобы Буян меня до себя допустил. И еще, говорит, я тебяХристом-Богом прошу, чтоб никому ты про наш разговор не сказывал, чтобы доштабс-капитана это не дошло…

– До кого? – переспросил заинтересованно Саенко.

– До штабс-капитана. Этого Буяна хозяин-тоштабс-капитан был… как уж его… Коноплев… да нет, Коновалов. С этим-тоштабс-капитаном драгун, видать, и поспорил.

– Ну-ну, – поощрил рассказчика Саенко, – ичто же, научил его Пряхин, как с тем вороным совладать?

– Да, видать, научил, потому как Пряхин на тот вечерпьянехонек ходил, да и меня угостил – хороший мужик был, царствие ему небесное.

– А как же он научил того драгуна, какую ему хитростьустроить?

– Да, понимаешь, земляк, они в сторонку отошли, и я ужене слыхал, больно тихо говорили, а потом вовсе из конюшни вышли, так что вратьне буду. А только дал драгун Пряхину на водку, значит, научил его Никифор какойхитрости.

– А когда же это было, ты не помнишь?

– Как не помнить! После того на другой день как разтакой страшный бой был, какого я и не упомню! Чудом я живой остался! Да еще,может, десяток-другой… Это со всего-то отряда, почитай, больше тысячи народуположили! А ты, земляк, кури, не стесняйся. – Тетеря снова протянул Саенкосвой кисет.

– Вот, значит, какие дела… – протянул Саенко,колдуя над новой самокруткой, – а драгуна-то того тоже на другой деньубили?

– Видать, убили, – ответил Тетеряравнодушно, – когда после того боя возвращались, не было его с нами.

В Ценске Горецкий встретил Бориса как ни в чем не бывало, нов суховатой его манере появилось что-то новое. Возможно, это объяснялосьприсутствием Вари, которая вполне прижилась в их уединенной квартире, навелатам кое-какой уют и тут же отрядила Саенко ладить что-то по хозяйству.Обращалась она с ним строго, но называла тем не менее уважительно ПантелеемГригорьевичем, так что Саенко был доволен и выполнял все ее распоряжениябеспрекословно.

Борис вкратце успел пересказать Горецкому про своиприключения, про допрос у Черкиза, про то, как Саенко спас его от расстрела,про смерть Карновича, то есть батьки Чижа, про происшествие на пасеке, где онслышал голос предателя, но не сможет его опознать. Не сказал он только окартине – это была не его тайна.

Вечером Борис с Горецким удалились в небольшую комнатку,служившую полковнику спальней и кабинетом. Аркадий Петрович достал из дорожногосаквояжа фляжку с коньяком. Разлив по рюмкам янтарный напиток, он сделалприглашающий жест, но вдруг спохватился, приоткрыл дверь и крикнул:

– Саенко, голубчик! Неси-ка закуску…

Борис недоуменно воззрился на полковника: что это с ним,разве коньяк закусывают, но тут явился Саенко с большой фаянсовой супницей,явно реквизированной у хозяев. В супнице горкой лежали яблоки разных сортов –красные, желтые, розовые…

У Горецкого в руках уже был невесть откуда взявшийсямаленький серебряный ножичек для фруктов. Он ловко очистил яблоко и пододвинулблюдечко Борису.

– Пробуйте, голубчик, коньяку-то мы с вами, возможно,еще и выпьем, если живы будем, а уж таких яблок вряд ли попробуем…

– О чем вы, Аркадий Петрович? – Борис чуть непоперхнулся ароматным кусочком.

– Грушевка, анис медовый, – бормотал Горецкий,перебирая яблоки, – а вот обратите внимание – золотой ранет – видите, каккосточки просвечивают? А антоновки нету – слишком жарко, не растет здесьантоновка… Не смотрите на меня как на сумасшедшего, – произнес вдругГорецкий совершенно другим голосом, – думаете, спятил полковник, яблочкамииграет, когда у нас так и не решен вопрос с предателем? Ваше здоровье, БорисАндреич. – Он пригубил коньяк. – Оценили напиток? Между прочим, мы свами сейчас занимаемся исконно русским делом – пьем и обсуждаем судьбыРоссии, – усмехнулся Аркадий Петрович.

– Что тут обсуждать, – резче, чем хотелось,произнес Борис.

Он никак не мог понять, куда клонит Горецкий, и от этогочувствовал раздражение.

– Ого, вижу, что участие в рейде пошло вам напользу, – поддразнил полковник, – вы стали меньше задумываться,теперь вы человек действия.

– Что здесь плохого? – обиделся Борис.

– Не сердитесь, голубчик, что-то я в последнее времярасстроен. Старость, наверное, а в старости люди становятся болтливы.

– Оставьте, Аркадий Петрович, вам еще рано говорит остарости, – абсолютно искренне произнес Борис.

Горецкий откусил яблоко, пожевал задумчиво, потом,распробовав, улыбнулся:

– Хорошо. Русским духом пахнет. Как в детстве в именииу бабушки. Что теперь с тем имением?

– Известно что, – резко произнес Борис, –разграбили мужички, все ценное вынесли или сломали, сад вырубили. А может быть,и вообще сожгли весь дом. Либо же красные устроили в нем какой-нибудь Совет илиревком… Странно, что вы сомневаетесь – ведь я же рассказал вам, что сделали симением княгини Задунайской.

– Да-да, – рассеянно пробормотал Горецкий, –и сколько таких имений по всей стране… Это же невосстановимо, этого никогда невернуть… Дома, картины, книги…