– Она, Софи… – проговорил Борис покаянно, –больше некому…

– А ведь говорил же я, – в голосе Саенко звучалонескрываемое удовлетворение своей прозорливостью, – говорил я, что подлаяона женщина, нету к ней у меня доверия…

Конечно, Саенко скорее думал так, чем говорил, –высказывать вслух такие мысли о даме благородного происхождения он бы непосмел, но это, в конце концов, не так уж и важно.

– А что у тебя пропало-то, ваше благородие?

Борис махнул рукой и нехотя ответил:

– И говорить-то не хочется…

– Все ж таки… не тросточка ли, что у Аркадия Петровичапрежде была?

– Тросточка, – удивленно ответил Борис, – аты-то откуда знаешь?

– Да так… – ответил Саенко уклончиво, – виделкак-то…

– Тросточка-то что, Бог бы с ней, а в тросточке-токартина была… – выдохнул Борис с отчаянием, – такая картина… за тукартину жизнью человеческой заплачено, да, может, и не одной.

– Картина? – переспросил Саенко, вытирая рукивышитым полотенцем. – А какая такая картина? Не эта ли? – Он шагнул счистой половины на кухоньку, сунул руку по плечо в устье печи и вытащил оттудаваленок.

Наклонив валенок над столом, он вытряхнул на скатертьсвернутый в трубку холст.

Борис, не веря своим глазам, развернул трубку.

«Поклонение волхвов» озарило комнату светом итальянскогополдня.

– Саенко, дорогой ты мой! – Борис повернулся кординарцу с глазами, полными благодарности. – Саенко! Не знаю прямо, что исказать тебе. Ты ведь просто спас меня… Я бы, может, со стыда застрелился, чтоне уберег ее! Как же ты догадался? Как ты нашел ее? А у Софи, выходит, пустаятрость осталась?

– Отчего же пустая? – рассудительно ответилдовольный хохол. – Зачем же барыньку обижать, хоть и аферистка онапервостатейная! Я туда другую картину положил, пущай любуется.

– Какую еще картину? – удивленно спросил Борис.

– Хорошую картину. В лавочке вчера купил, двугривенныйотдал, промежду прочим. Дорогая картина, хорошая – «Как мыши кота хоронили».

– А когда же ты все успел?

– А вот когда обратно записку нес, тогда и в лавочкузашел, – объяснил расторопный Саенко. – А теперь давайте завтракать,а то яичница простынет.

Борис представил себе, как Софи развинчивает трость ивынимает оттуда дешевый лубок, хлопнул Саенко по плечу и расхохотался.

В ноябре девятнадцатого года морозы чередовались соттепелями и частыми затяжными дождями. Победоносное наступление Белой армиизахлебнулось, и начался медленный мучительный отход с непрерывными боями. Ведьдень под унылым моросящим дождем шел бой, такой же как этот дождь, долгий иизматывающий, без решительной атаки и без надежды победить. Это утомляло идеморализовывало солдат и офицеров. Как только темнело, армия отрывалась отпротивника и отходила дальше на юг. Ночевали не раздеваясь, очень скученно,чтобы быстро собраться в случае внезапного нападения. Все это необычайноизнуряло людей и лошадей. Усталые солдаты, едва войдя в тепло, тут же засыпали,у них не было сил для того, чтобы накормить и расседлать лошадей, а ведь от ихсостояния зависела возможность двигаться дальше. Едва светало, появлялсяпротивник, и снова завязывался бесконечный и нудный бой до темноты. И так деньза днем, день за днем.

Иногда, в крайнем утомлении, батарея Алымова, с которой шелБорис, отставала от других, более подвижных, частей, и приходилось догонять их.На одном из ночных переходов в степи потеряли дорогу, нашликрестьянина-проводника. По ошибке или нарочно проводник привел их в деревню,занятую красными. Дошли уже до середины села, где в темноте размещалось поквартирам множество вооруженных людей. Возле колодца солдаты поили лошадей.

– Товарищ комиссар! – крикнул один из солдатподъехавшему к колодцу всаднику. – Наши на том конце расквартировались.

Алымов, поняв, в какую ловушку они попали, не растерялся,развернул батарею и приказал шагом выходить из деревни и отойти от нееподальше, прежде чем перейти на рысь. К счастью, было уже темно. Когда надеревенской улице с кем-нибудь из артиллеристов заговаривали красные, офицерызадирали плечо, чтобы те не увидели погоны. Несмотря на холод, все были в поту.Однако красные ничего не заметили, стрельбы не было.

С середины декабря установились жестокие морозы почти безснега. Дороги замерзли, грязи не было, шли как по паркету. Отступление сталонепрерывным, бои прекратились, началось настоящее безостановочное бегство.Останавливались только два раза в сутки, чтобы накормить лошадей. Спали находу. От холода, усталости и лунного света у людей начались галлюцинации.Однажды ночью в рыхлом снегу, разбитом копытами тысяч лошадей, Борис увиделбесчисленные охапки белых роз. Он ехал, покачиваясь в седле, борясь с дремотой,и думал о том, что ждет их всех. Это отступление – закончится ли онокогда-нибудь, или Белая армия, отступая шаг за шагом, день за днем, оставляяпозади один за другим города и села, покинет Россию навсегда, уйдет на чужбинуи растворится, исчезнет без следа среди чуждых народов, словно ее никогда небыло, словно не было героизма и предательства, самоотверженности солдат иофицеров, генеральских амбиций, словно не было попытки спасти Родину – Родину,которая не захотела понять и принять своих спасителей, Родину, которая дарит имна прощание охапки призрачных лунных роз, Родину, которую каждый их нихбесконечно любит и прощает ей все…