на засыпающий город, а потом достал из сейфа карманный псалтирь. Время от времени он открывал Псалтирь, как шифровальщики открывают разборную книгу, чтобы прочитать закрытое послание. Он полагал, что эта священная книга обладает свойством предсказывать будущее. В этот вечер генерал открыл сорок первый псалом в надежде понять, чем обернется для него текущий – сорок первый – год.

«Изливаю душу мою, потому что я ходил в многолюдстве, вступаю с ними в Дом Божией со гласом радости и славословия празднующего сонма…»

Это точно, многолюдство окружало его со всех сторон, и он тоже славословил вместе с «празднующим сонмом»…

«Что унываешь ты, душа моя, что смущения?

Уповай на Бога…

Унывает во мне душа моя, посему я вспоминаю о тебе с земли Иорданской.

Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих, все воды Твои и волны твои прошли надо мною…

Как бы поражая кости мои, ругаются надо мной враги мои…»

– Унывает во мне душа моя, – повторил он шепотом, – посему я вспоминаю о тебе с земли Полонской… Бездна бездну призывает.

Господи, помилуй!

Голубцов вошел в комнату отдыха и прилег на диван. Бутон довольно почмокал из-под столика в знак одобрения.

Да, устал… Надо передохнуть.

Но тут сильный порыв ударил в приоткрытое окно. Генерал встал, прикрыл окно и остался возле него…

Ветер шумел всю неделю. Белосток, раскаленный ранней жарой, менял свою атмосферу, как змея шкуру… И вот теперь все завершилось грозой – скорой и яростной, как короткое замыкание.

Облака стлались низко и плыли быстро, как дым большого пожарища. Они неслись под трубный грохот пока еще отдаленного грома. Света стало так мало, что потемнели белые стволы парковых берез.

И вдруг иссиня огненный меч молнии рассек плавленный воздух городского зноя. И тут же теплый почти невесомый дождь слегка остудил раскаленную черепицу крыш. Это была прелюдия.

После недолгого затишья сине-фиолетовое небо треснуло, и ломаная трещина полыхнула белым огнем. Двух-трех-пятивспышечные молнии порождали перекатный нестихающий гром. Он накатывал на город, грозя завалить его грохочущими гранитными глыбами, похоронить под ними, словно Везувий Помпею. С треском и плеском ударил по карнизам, балконам, крышам почти отвесный ливень. Наконец-то… На душе полегчало.

Голубцов стоял у окна и повторял опасное потайное слово, которое могло прийти ему из Москвы: «Гроза… Гроза…»

Это был бы сигнал к немедленному действию, к подъему всех войск армии по боевой тревоге, к выводу на позиции…

Дождь – это взбесившиеся водяные часы: мгновения отбиваются каплями, минуты – струями, часы – потоками. Молнии уже не ветвились, а полыхали сплошным пламенем, озаряя сразу пол-неба, выжигая черную прорись окаема до последней еловой макушки, до последней ветки дальнего леса. Это была расплата за безмятежность знойного летнего дня.

Тяжелый от дождя ветер обрушился на кроны парка почти сплошным водяным шквалом. Потом сыпанул вдруг белый горох града. Небесная шрапнель ударила по притихшему городу из сотен невидимых жерл, и Белосток превратился в белый сток пляшущих ледяных шариков. Любисток…

Как человек втягивает голову в плечи, так и дома, казалось, втягивали в себя крыши, мансарды, чердаки, по которым отчаянно лупил град, этот скорый гнев небес.

Молнии нагло врывались сквозь занавешенные окна, сквозь веки зажмуренных глаз, в тайны снов…

«Гроза… Гроза…»

Сигнал, которого так опасался Голубцов, сигнал «Гроза» пришел в ноль часов сорок минут 22 июня.

* * *

А на границе… А на границе через пеший переход в Граево пока что гнали стадо гусей. Их, как и многие другие виды «живых продуктов», поставляли в Германию из СССР согласно «Договору о дружбе и границе…» Гусей, доставленных на пропускной пункт грузовиками, выгружали, и дальше гусиное стадо перегонялось своим ходом на германскую территорию. Там птиц пересчитывали поголовно, затем загоняли в крытые немецкие грузовики, и мощные «маны», рыча моторами, увозили птицу на ближайшие мясокомбинаты. А пока, подгоняемые криками с советской стороны «тега-тега», и криками с немецкой – «лос! лос!», гуси, распахивая крылья, вперевалку пересекали незримую пограничную линию.

– Тега, тега!

– Лос, лос!

Когда-то гуси спасли Рим. Но спасти Берлин им не удалось.

* * *

ПРИКАЗ

НАЧАЛЬНИКА ПОГРАНИЧНЫХ ВОЙСК НКВД БССР ОБ УСИЛЕНИИ ОХРАНЫ ГРАНИЦЫ

20 июня 1941 г.

В целях усиления охраны границы

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. До 30 июня 1941 г. плановых занятий с личным составом не проводить.

2. Личный состав, находящийся на учебных заставах, немедленно вернуть на линейные заставы и впредь до особого распоряжения не вызывать.

3. Весь личный состав ручных пулеметчиков пропустить через трехдневные сборы на учебных заставах, вызывая по два пулеметчика с каждой линейной заставы.

4. Выходных дней личному составу до 30 июня 1941 г. не предоставлять.

5. Пограннаряды в ночное время (с 23.00 до 5.00) высылать в составе трех человек каждый. Все ручные пулеметы использовать в ночных нарядах в наиболее важных направлениях.

6. Срок пребывания в наряде в ночное время – 6 часов, в дневное – 4 часа.

7. Расчет людей для несения службы строить так, чтобы с 23.00 до 5.00 службу несли на границе все люди, за исключением возвращающихся из нарядов к 23.00 и часовых заставы.

8. На отдельных, наиболее уязвимых фланговых направлениях выставить на десять дней посты под командой помощника начальника заставы.

9. Контрольную полосу днем проверять кавалеристами в составе двух человек каждый наряд, срок службы – 8–9 часов беспрерывного движения влево и вправо по участку.

10. Ночью проверку КП и каждой точки проводить не реже чем через полтора часа. КП каждой заставы разбить на два-три участка.

11. Пограннаряды располагать не ближе 300 м от линии границы.