Из комнаты отдыха, блаженно потягиваясь, выбрался Бутон.

– Ну что, брат Бутоша, – обрадовался ему Голубцов. – Тут война вот-вот начнется, а ты, как всегда, такой нечесаный.

Он позвонил жене.

– Анечка, ты вернулась? Похоже, я сегодня не приду… Мы тут с Бутоном ночевать вместе будем…

Голубцов посмотрел на Ляпина, и понял, что у него сейчас точно такое же уныло-угрюмое лицо, и даже улыбнулся.

– Ну что, Иван Петрович, пора на «дачу» сматываться…

«Дачей» он называл запасной КП армии, сооруженный в восемнадцати километрах от Белостока.

– Может, подождем еще немного? Как-то не верится, что немцы войну начнут…

– Чего ж им сейчас ее не начинать? Лучшего момента у них не будет. Мы строимся, новые корпуса формируем, УРы свои долбаные, никак построить не можем… А они вон с Британией снюхались, и Черчилль Гитлеру зеленый свет зажег: действуйте, ребята, мы вас не тронем, пока вы будете большевиков бить…

Дубровский нервно поморщился:

– Вы, Константин Дмитриевич, как-то политику нашей партии переиначиваете. Партия одно говорит, а вы – другое… Нельзя нам с вами колебаться.

– Дмитрий Григорьевич, всю жизнь колебался только с генеральной линией партии… Завтра вся партия скажет то же, что сегодня сказал я.

– Не слишком ли это самонадеянно?

– Самонадеянно. А на кого нам еще надеяться, как не на самих себя? Мы с вами, Дмитрий Григорьевич, тут на самом переднем крае. Из всех партийцев ближе всех к центру событий.

Голубцов посмотрел на часы, врезанные в броню, подарок Хацкилевича.

– Уж полночь близится, а Германа все нет…

Близилась не полночь, она давно миновала. Близился рассвет… И Герман, наконец, появился.

…Громыхнуло где-то за улицей Циолковского, в районе Барановического шоссе и восточных пригородных станций. Ахнуло так, что в штабе затряслись полы и зазвенили стекла. А через несколько минут над дворцом Браницкого появилась девятка двухмоторных бомбардировщиков с черными тевтонскими крестами на крыльях. Отбомбившись, они возвращались на запад.

И тут же напротив дворца, напротив штаба рванула 1000-килограммовая бомба. Она упала в скверике перед парадным входом и стекла всех фасадных окон мгновенно вдавились внутрь здания. Геракл с дубиной, добивавший гидру, покосился и чуть не рухнул наземь…

– Вниз, вниз, вниз! Товарищи, все вниз! – заторопил Голубцов штабистов, и те без лишних приглашений поспешили к подвальной лестнице. Под дворцом были надежные сводчатые подвалы, в них когда-то хранились винные бочки, теперь же стоял кисловатый запах от давным-давно выпитого вина, запах сырости и гнилых досок.

К пяти утра первая волна бомбардировщиков схлынула, и Голубцов снова поднялся в кабинет.

– Почему молчат наши зенитчики?! – требовал он ответа от генерала Барсукова, начальника артиллерии. – У вас целый дивизион дармоедов, где они?

– Товарищ командующий, дивизион в городе. По великому счастью, мы не уехали вчера на полигон под Борисовым…

Да, это было счастье. Единственный зенитный дивизион из 13-й бригады ПВО, предназначенной для прикрытия Белостока с воздуха, задержался в городе, не уехал со всей бригадой в Крупки. Но и он не стрелял…

– Почему вы не стреляли? – Голубцов с трудом удержался, чтобы не схватить за грудки майора-зенитчика и не затрясти его.

– У меня строгий приказ командующего ПВО округа – по немецким самолетам не стрелять ни при каких условиях!

– А у них строгий приказ разнести тебя, меня и весь город вдребезги! И что будем ждать разрешения?

– Придется, подождать… У меня свое начальство…

Тут Голубцов разъярился окончательно:

– Я тебе покажу «подождать»! Я тебе покажу «свое начальство»! Я – твой начальник, ты понимаешь это?! Я, а не тот, что в Минске… Я командарм или по-твоему, дерьмо на палочке?! Я тебе приказываю немедленно открыть огонь по немецким самолетам, как только они появятся!

– Ну, не могу я, товарищ командующий!

– Иди сюда! Посмотри, что ты наделал!

Голубцов подвел майора к выбитому окну. Хорошо было видно, как в военном городке горели казармы батальона связи и роты охраны, цистерны автороты, общежитие командиров. Две бомбы попали в армейский склад имущества связи, уничтожив взрывом почти все катушки, полевые телефоны, коммутаторы, кабельное хозяйство. Поднимались дымы и в других местах.

– Это твоя работа! Точнее результат отсутствия твоей работы. И если ты не откроешь огонь по немецким самолетам, я тебя расстреляю здесь же, в моем кабинете… Нет, в приемной. Здесь ковры хорошие… И тогда я пойду сам на твой КП и приму командование дивизионом. Ты меня понял?

Майор угрюмо молчал.

– Вижу – не понял. Пошли в приемную.

Капитан Горохов с ужасом увидел, как командарм ведет на прицеле нагана майора-зенитчика.

– Василий, пол потом подотрешь… – кивнул он адъютанту.

До майора, наконец, дошло, что это не шутка, что это его кровь будет вытирать с пола бравый капитан. И он взмолился:

– Товарищ командующий, я прикажу открыть огонь.

– Что же ты,…лять, гад ползучий, мне столько нервов истрепал?! Марш на КП!!

Майор исчез. А в шесть утра на Белосток надвинулась новая волна немецких самолетов. Зенитки ударили дружно. Одна из батарей стояла прямо во дворцовом парке. Несколько уцелевших краснозвездных истребителей поднялись с белостокского аэродрома. Голубцов стоял у окна и смотрел, как к немецким бомбовозам тянутся огненные трассы зениток. Один из них задымил, и отвалил в сторону.

– Молодец, майор… Дело знает. Хоть и гнида порядочная…

Голубцов себя не обманывал, он сразу понял – это не провокация, это – война! Он сразу понял, что ни Белосток, ни белостокский выступ удержать не удастся. Ни единым мускулом лица не выдал он «паникерские» мысли, но себе-то отдавал безотрадный отчет: ни один укрепрайон не готов к бою, а без опоры на УРы оборону не удержать. Кто-кто, а он знал это доподлинно.

Подозвал адъютанта.

– Василий,