проблеск в этом кошмаре! Подхватил пса, обнял и велел старшине Барашу поставить пса на котловое довольствие.

Глава двадцать вторая. Вскрыть «Красный пакет»…

В конце субботнего дня командир 86-й стрелковой Краснознаменной дивизии имени Президиума Верховного Совета Татарской АССР полковник Зашибалов закончил проверку строительных работ на полковом участке. День был жаркий, суматошный, Зашибалов поторапливал бойцов:

– Не халтурьте, ребята! Сами же для себя делаете. Вам же здесь укрываться. Вам отсюда стрелять. А кому-то и жизнь тут придется положить, – наставлял он землекопов, бетонщиков, каменщиков в просоленных от пота гимнастерках. – Все очень скоро может понадобиться. Перекуры потом устроим…

В его голосе было столько тревоги и души, что бойцы пошевеливались без лишних понуканий. Пахло сырой землей, незастывшим раствором, сосновыми досками…

Под вечер на обратном пути домой в Цехановец Михаил Арсентьевич завернул в деревню Мяново к коменданту пограничного участка Шестакову. Хмурый капитан с зелеными петлицами сам был зелен лицом от хронического недосыпа. Он искренне обрадовался гостю.

– Товарищ полковник, хорошо, что вы заехали. На душе легче стало!

– А чего там у тебя на душе?

– На душе то же, что и на границе: тучи ходят хмуро. Докладываю официально: в ночь с 20 на 21 июня 1941 года западнее станции Малкина-Гурна сосредоточилось до одного пехотного корпуса, а в районе Острув-Мозовецки – до двух пехотных дивизий с танками. Наблюдением установлено: в трех-пяти километрах от госграницы немцы располагают артиллерию. Самолеты то и дело вдоль границы летают, смотрят, что у нас деется…

– Главное не дрейфить, капитан. Мы тут рядом, на подхвате.

– На вас вся и надежда!

Вернувшись в штаб, Зашибалов по кодовой переговорной таблице доложил командиру корпуса генерал-майору Гарнову о ходе строительных работ, а главное о разговоре с комендантом погранучастка Шестаковым.

– Вы меня, Михаил Арсентьевич, ничем не удивили. – ответил Гарнов. – У вас всё, как и везде, как у всех. Немцы везде кучкуются. Но не будем терять голову.

– У меня в эту ночь запланировано учение с боевой тревогой для стрелковых полков и с выходом из района дислокации на участки обороны…

– Понимаю, к чему клонишь… Но пока преждевременно! Перенеси это учение на конец июня. Можешь поднять по боевой тревоге свой штаб, и штабы полков. Но войска не трогай. Запрещаю!

– Есть.

– И не обижайся на меня. Мне запрещают, и я запрещаю. Ты меня понял? Я бы и сам весь корпус поднял… В общем так: полки до особого указания не поднимать! Поднимай штабистов.

Зашибалов положил трубку и после этого выдохнул:

– Мать твою еры!.. Или как говорят местные раввины – «Браха на шхиту!»

Этими словами цехановцкие реббе благословляли резников на убой кошерного скота. Зашибалов квартировал у местного раввина и теперь кое-что смыслил в терминах иудаизма.

– Браха на шхиту! – повторил он и сломал указку, с которой проводил командирские занятия по тактике.

Через десять минут штаб дивизии был в сборе и все ждали, что скажет им комдив. Но Зашибалов молчал, прохаживаясь по кабинету. Потом пересказал то, что сообщил ему комендант участка, и снова замолчал. Миновала полночь и наступило воскресенье 22 июня. В начале второго часа ночи телефон стал настырно звонить: звонки следовали один за другим; Зашибалов отделывался лишь одним словом: «Есть!»

Это звонили командиры полков его дивизии и докладывали, что их штабы, а также штабы батальонов в полном сборе и ждут дальнейших распоряжений. Но распоряжений не было. Зашибалов и сам ждал хоть каких-то приказаний из штаба корпуса, но телефон уныло молчал. Тогда он поднял трубку и стал названивать командирам полков по очереди, отдавая один и тот же приказ:

– Немедленно отправьте кого-нибудь из офицеров штаба на машине в батальон, который работает на границе. Пусть поднимет его по боевой – да, я сказал по боевой тревоге! – и пусть занимают подготовленные позиции.

Комиссар дивизии Давыдов хотел что-то сказать, но махнул рукой.

– Все батальоны, которые находятся сейчас на госгранице, должны занять свои позиции. Не полки, Владимир Николаевич, – упредил он возражение комиссара, – а батальоны. Хотя бы батальоны. Они там рядом с противником стоят… Имеют право! Начальник штаба!

– Я за него, – поднялся с места полковник Молев, замкомдива по строевой.

– А где начальник штаба?

– Вы же его сами в Белосток отпустили. По личным делам.

– Немедленно разыскать его и вызвать сюда! А пока я попрошу вас, Андрей Григорьевич, связаться с пограничными комендатурами и заставами. Уточните, что у них происходит и как немцы себя ведут.

Молев столкнулся в дверях с начальником штаба полковником Киринским, который только что вернулся из Белостока.

– Вот и хорошо! – обрадовался Зашибалов. – Обзванивайте вместе. Быстрее будет.

Он еще раз окинул взглядом притихших за столом командиров: комиссар, начарт, интендант, особист, начмед, связист… Такие знакомые и почти родные в этот предгрозовой час лица. Он не сомневался: каждый исполнит то, что ему предназначено. Неужели сегодня начнется?

– Скорее всего, сегодня все и начнется, – объявил он собравшимся, чтобы нарушить зловещую тишину. – Поэтому мы должны принять все, что должны…

Он искал какие-то особые слова, но не находил их. Произносить казенные замыленные фразы о бдительности и готовности не хотел. Но тут все решилось само собой. Вбежал взволнованный начальник штаба. Лицо Киринского было бледным:

– Только что получил информацию от начальника Нурской пограничной заставы: немецкие войска подходят к реке Западный Буг и подвозят переправочные средства.

Зашибалов посмотрел на часы: было ровно два часа ночи. Теперь он твердо знал, что делать. Он открыл свой сейф и достал пакет особой секретности – «красный пакет». Вскрывать его он имел право только по специальному сигналу от командира корпуса или командующего армии. Но никакие спецсигналы не поступали.

– Товарищ комиссар, товарищ начальник третьего отдела, я вскрываю «красный пакет» в силу складывающейся обстановки. Прошу это зафиксировать в ваших документах.