итальянскими городами, их тиранами и кондотьерами. 27 января 1387 года договор был торжественно подписан в Париже в присутствии короля и его дядей, и Людовик обменялся обещаниями о браке с представителем Валентинины. 8 апреля в Павии, во дворце своей бабушки Бланки Савойской, Валентина тоже дала аналогичное обещание.

Но с этого момента все пошло наперекосяк. Почему же так произошло? Историки предполагают, что беременность второй жены Джан Галеаццо могла ослабить "надежды" Валентины. На самом деле трудности, скорее всего, были связаны с выплатой приданого. И мы с этим согласны. В Средние века каждая из заинтересованных сторон точно знала, какова сумма, прописанная в договоре, а также сроки ее выплаты… И поскольку возникли, требования о увеличении суммы и сокращении сроков ее выплаты, было ясно, что кто-то очень влиятельный желает отложить свадьбу. Кому же это было выгодно? Только двум дядям короля, которые, мягко говоря, не стремились к тому, чтобы их племянник Людовик стал независимым принцем?

Карл уже месяц как правил лично, когда все трудности были улажены, и курьеры с королевскими письмами от 2 декабря 1388 года, в которых излагались последние изменения в брачном договоре, галопом помчались в Милан. Отец Валентины должен был предварительно внести 200.000 флоринов. Остальное приданое выплачивалось в рассрочку. Теперь Джан Галеаццо не нужно было требовать клятву от своих офицеров о признании Валентины и ее детей единственными наследниками после его смерти. Сеньору Милана оставалось только обеспечить дочь приданным, отпраздновать ее отъезд и подготовить к долгому путешествию во Францию.

Если Карл и торопил брак Людовика, как только мог, то не только для того, чтобы угодить любимому младшему брату. Свою роль в его решении сыграли государственные интересы. Наступали перемены. Людовик должен был утвердиться и обрести достаточный вес — в статусе и состоянии — чтобы занять место, отведенное ему в новом государственном устройстве: месте на котором он не будет разрываться между верностью королю и долгом перед своими подданными. Безземельный принц, имеющий только ренты и деньги, он будет жить в Париже, а монархия в случае необходимости обеспечит все его нужды. Он не станет командовать армиями в войнах с соседями, а будет хранил свой меч для единственной справедливой войны — крестового похода. Став политиком, он будет первым принцем, трудящимся над установлением "доброго правления" в королевстве.

Именно такой путь был намечен для брата короля командой, пришедшей к власти в 1388 году. Это была также важнейшая часть программы, которую те, кого стали называть мармузетами (marmousets) или маленькими людьми (es petites gens), будут пытаться реализовать в течение следующих четырех лет. Но могла ли она в конце XIV века быть реально реализована?

Глава X.

Время мармузетов

(День Всех Святых 1388 года — август 1392 года)

С Дня Всех Святых 1388 года до конца лета 1392 года, со дня начала личного правлления Карла VI и до дня, когда он сошел с ума в лесу Ле-Ман, прошло четыре года. Четыре года длительных перемен во внутренней политике, испытаний и неудач во внешних отношениях. Майские праздники в Сен-Дени, въезд королевы Изабеллы в Париж, масштабная поездка в Лангедок, крестовый поход герцога Бурбонского, встреча на высшем уровне в Амьене… и многое другое, законы и законы, миссии и посольства… Четыре напряженных года. Но затем короля поразило безумие, его советники были отстранены, новая политика потерпела крах.

Историки рассматривают эти четыре года как паузу на пути к катастрофе, на котором находилась Франция и ее народ. Они дали этому периоду название: время мармузетов. И они нашли простое объяснение политике этих четырех лет и ее окончательному провалу. Кого же они понимали под мармузетами? "Старых" министров Карла V, "отстраненных" его дядями в 1380 году, которых молодой король "вспомнил" по совету своего брата, которому, не будем забывать, было всего шестнадцать лет. Они вернулись к "мудрой" политике мира, экономии и централизации, проводившейся покойным короля. Если у них и была свобода действий, то только потому, что произошло четкое разделение власти между ними, с одной стороны, и Карлом и его братом, с другой. Для короля и принца была оставлена придворная жизнь, приемы, путешествия, дорогие и бессмысленные. Для министров — "утомительные задачи управления". Завещание Карла V, по крайней мере, пока оно было в силе, их поддерживало. Но когда оно было отброшено, они пали.

Для человека, знакомого с менталитетом XIV века, эта простота не может объяснить ни политику Карла VI, ни оригинальность мармузетов, ни их окончательное падение. Что же остается сказать? Какие нити мы можем протянуть через историю этих четырех лет, чтобы прийти к финалу драмы безумия короля?

Карл VI и власть

Прежде всего, Карл был королем до самой глубины своей души. В его личности невозможно отделить человека от короля, в его драме сплелось личное и политическое. Среди людей своего времени лишь немногие, мыслители и, более того, англичане, начали представлять себе разделение королевской личности на публичного и частного человека. Во Франции даже в конце XVIII века такого не было. И только после смерти безумного короля в 1422 году похороны, организованные английским губернатором, впервые отделили личность от функции и доставили его бедное исстрадавшееся тело в Сен-Дени, заключенное в гроб с изваянием на крышке, наряженным в королевские регалии. "Dignitas numquam périt" ("Величество никогда не исчезнет"). Король умер, да здравствует король!

Но тридцатью годами ранее у двадцатилетнего Карла, короля с детства, не было личной жизни. Все в нем было связано с властью: одежда и распорядок дня, дни и ночи, все его личные отношения. Его жена была источником королевской крови, и если он спал с ней — не каждую ночь, как советовал Филипп де Мезьер, поскольку король должен был сохранять силы для "государственных дел", — это означало, что он должен был подарить династии детей. Оливье де Клиссон, который был старшим другом, инициатором и проводником короля во взрослую жизнь, стал главнокомандующим его армии и первым советником. А главным сторонником короля в этих переменах был его младший брат Людовик, его товарищ детства. В таких условиях каждое политическое событие отражалось на личной жизни Карла. Каждая программа становилась надеждой, а каждая неудача — разочарованием.

Мармузеты

Перемены 1388 года сулили стремление к обновлению. Государственные деятели, пришедшие к власти в это время, не были гротескными стариками, которых Жюль Мишле, возможно, первый, назвал мармузетами.

Мармузеты — это слово понравилось Мишле, который вычитал его у Фруассара в диалоге между заговорщиками, замышляющими против коннетабля: "Клиссон мертв, мало-помалу все мармузеты короля будут уничтожены, то есть мессир Ла Ривьер, мессир Жан Ле Мерсье, Монтегю… и все другие в королевской палате". Что же подразумевал Фруассар под этим словом? В XIV веке оно имело два значения. В Англии, Фландрии и на севере Франции некоторые виды мартышек назывались мармозетками. Также мармозетками, или магометками называли статуэтки языческих богов, в поклонении которым по странному невежеству обвиняли