Он не стал завтракать, а выходя, увидел под дверью новое извещение. Наверное, не заметил его вчера, когда пришел домой. Исаак ушел из «Мовица» около десяти, а сам он засиделся до закрытия.

Наверное, это вожделенная «Atari Home Pong» 1975 года. Хуртиг сунул извещение в карман.

Остановившись в «Севен-Элевен» выпить кофе, он увидел, что исчезновение Ваньи стало делом государственного масштаба. Почти во всех крупных газетах были одни и те же анонсы.

«Семья в отчаянии. Ушла из дома и не вернулась Ванья, 16 лет».

К поискам подключилась добровольческая организация «Missing People», в социальных сетях обсуждали исчезновение девочки. И нигде ни следа Ваньи.

Хуртиг достал телефон и позвонил Эдит, но та не могла рассказать ничего нового. С Эдит была женщина из полицейской кризисной группы, а Пол все еще ходил по городу и искал. Кажется, он не приходил домой и ночью.

Потом Хуртиг позвонил Айман, но она не ответила.

Хуртиг забрал кофе и по Бергсгатан направился к зданию полицейского управления.

Когда приехала «скорая», Айман была жива.

Но она не могла пошевелиться. Не могла даже поморгать и увлажнить сухие глаза.

Аллах акбар.

Двое санитаров склонились над ней, но она не могла произнести ни слова. У нее не получалось даже опустить веки в знак того, что осознает происходящее. Она могла только слушать, что говорят эти двое.

– Пульса нет, – сказал один и поискал что-то в сумке.

– Подтверждаю… Пульса нет. – Второй достал дефибриллятор.

– Выкидыш?

– Думаю, да… Пульса так и нет. Адреналин. Приготовь шприц.

Ее подняли на каталку.

Последняя энергия покидала тело, свеча догорела, от дров скоро останутся угли, и когда шприц вошел ей в грудь, она словно улетела, плоть растаяла, образовав лужу под нею.

Айман медленно падала в кроличью нору.

Сначала пришли воспоминания из детства.

Кухня в тегеранском доме; она сидит на полу под столом и плачет.

Айман падала дальше.

Минск, восемьдесят второй год. Ей двенадцать; они с дядей Мишей смотрят видеозапись с гимнасткой Ольгой Корбут. Дядю Мишу ранили на службе. Одна рука у него на перевязи, но он все равно хлопает, когда Айман пытается подражать своему кумиру. Пируэты и волнообразные движения. На полу у дяди у Миши – гимнастический мат из Монреаль-Форума.

Глубже, еще глубже.

Ей пятнадцать. Соревнования в Мальмё; она выходит из раздевалки, улучив момент, когда за ней не наблюдают, и садится в междугородный автобус. На север, в Стокгольм, потом на поезд еще дальше на север. Она сходит с поезда в городе, название которого не может выговорить.

Теперь ей шестнадцать. Социальные власти Евле дают ей опекуна, но Айман с ним почти не встречается. Она живет одна в квартире к югу от реки, но на двери – табличка с его именем.

Она всегда со всем справлялась сама.

Но Айман никогда не была одинока – рядом с ней стоял Бог.

И теперь она надеялась, что Он не оставит ее.

Прежде чем дыра превратилась в плотную тьму, Айман перенеслась в сухие степи южного Казахстана.

Она одна; стоит ночь.

Разгорается огонь; перед очагом сидит, скрестив ноги по-турецки, голый мальчик. Языки пламени бросают на его лицо красные отсветы.

Это шайтан, злой джин.

Это Дима.

Ее брат.

Первое, что он узнал, придя на работу, – это что Эйстейн Сандстрём исчез, и в отделе по борьбе с распространением наркотиков полагают, что он покинул город. Но сотрудники того же отдела считали, что люди вроде Эйстейна обращают на себя внимание, и есть надежда, что отыскать его – только вопрос времени.

Потом позвонила сотрудница отдела экономических преступлений и сообщила, что аудиторы начали рассмотрение деловой активности Хольгера. Подозревали махинации с акциями, фальсификацию бухгалтерской отчетности, а может быть, даже растрату с отягощающими обстоятельствами.

Положив трубку, Хуртиг сходил за чашкой кофе и решил, что пора позвонить Хольгеру.

Слишком уж многое крутилось вокруг него.

Хольгер был знаком или дружил с тремя убитыми. Пропали его дочь и сын. Эйстейн, пытавшийся убить свою сестру, когда оба были детьми.

То, что автомобиль Хольгера оказался припаркованным возле почтового отделения, которое навещали Симон и Эйстейн, вероятно, тоже не было случайным совпадением. Однако, по мнению Хуртига, лицо за газетой прятал не Хольгер – не то телосложение. Неизвестный был выше и худее Хольгера.

В течение получаса Хуртиг безрезультатно пытался связаться с Хольгером Сандстрёмом и в конце концов решил съездить в дом в Брумме, где тот был прописан. Но сначала он позвонил комиссару Гулльбергу из полиции Сконе, и тот рассказал следующее.

Симон Карлгрен и Эйстейн Сандстрём были на вечеринке всего в какой-нибудь сотне метров от места, где совершилось убийство. В полицию поступило заявление на Сандстрёма с жалобой на побои, и даже если его нельзя напрямую связать с местом преступления, как это получилось с Карлгреном, он все равно околачивался где-то поблизости.

– А что случилось на вечеринке?

– Симон и Эйстейн скверно себя вели. Эйстейн основательно отмутузил заявителя, прежде чем удрать оттуда около семи утра. Это может подтвердить целая толпа свидетелей. К этому моменту Симон отсутствовал уже несколько часов.

Соответствует времени убийства, констатировал Хуртиг и вспомнил, что рассказывала Ванья об этом вечере.

– Симон спустился на берег с девушкой по имени Ванья, – сказал он. – Они выпили две бутылки вина, и через пару часов она покинула Симона. Вероятно, на бутылках – ее отпечатки пальцев.

– Так вы считаете, они не имеют отношения к убийству?

– Да, считаю. Я встречался с ними, и, кажется, им можно верить. Их показания совпадают. Но Эйстейн может быть замешан, и мы объявили его в розыск.

Когда Хуртиг заканчивал разговор, в кабинет вошел Олунд.

В руках у него был «стеганый» конверт, а по выражению его лица Хуртиг понял, что речь идет об очередной жертве.

– Пришло десять минут назад. Адресовано тебе лично…

Он положил конверт на стол, и сердце Хуртига послало в мозг дополнительно с полсотни миллилитров крови.

– Почтовый штемпель снова стокгольмский, – сказал Олунд. – Но посмотри, что там на обороте.

Хуртиг перевернул конверт.

Отправителем значился Голод.