Да, больших побед не было, но именно в небольших стычках Рим медленно и верно истощал мощь врага.

А ведь действительно положение Ганнибала становилось с каждым днем все хуже и хуже. Большого решающего сражения не было и явно не предвиделось. Постоянно теряя людей то в одной, то в другой мелкой стычке, имея перед собой сильную и дисциплинированную армию противника, Одноглазый Пуниец метался по Италии без видимого плана, без определенной цели. Вполне возможно, уже тогда он стал понимать, что, как и Пирр, он не сможет истощить безграничные людские и материальные ресурсы Рима. Ганнибал писал к своему брату Гасдрубалу в Испанию, предлагая ему немедля собрать войска и вторгнуться в Италию по проложенному им маршруту. Но Гасдрубалу, увязшему в борьбе с упорными и цепкими братьями Сципионами и несшему большие потери, было не до похода в Италию. Пополнений с родины тоже не поступало. Римский флот господствовал в море, и «спущенный на воду» проконсул Гней Сервилий Гемин даже совершил пиратский набег на побережье Северной Африки. И хотя закрепиться там ему по собственной оплошности не удалось, но незащищенность африканского побережья в окрестностях Карфагена стала очевидной. Враждебный Баркидам клан Ганнона получил большинство в Большом Совете 104-х и отказал Ганнибалу в необходимой помощи. Его просто подняли на смех: полководец утверждает, что он неоднократно побеждал неприятеля, а сам, вместо того чтобы, как подобает победителю, присылать в родной город добычу, требует новых людей и денег?! Переманить на свою сторону союзников Рима в Средней и Южной Италии Ганнибалу тоже не удавалось. Местные жители крепко держались за римлян и активно сопротивлялись карфагенянам. Ни один италийский город не переходил на сторону «освободителей»-карфагенян. Даже главный противник Рима на Апеннинах – богатейшая Капуя предпочитала выжидать.

Отчетливо замаячила перспектива изнурительного противостояния врагу в чужой, враждебной стране, разложения наемной армии Ганнибала и… гибели, если не будет громких побед и богатой добычи!

…Между прочим, некоторые города предлагали Риму помощь не только воинами, но и золотом. Один только Неаполь выделил на военные нужды Рима 40 больших золотых чаш. Всех перещеголял сиракузский царь Гиерон: он не только прислал новую тысячу лучников и пращников, зерно и фураж, а также 220 фунтов золота, но и дал прозорливый совет: высадив римские легионы на африканском побережье, навязать войну Карфагену у его стен. Сил на ведение активных боевых действий в Африке у Рима пока не было, а вот очередной пиратский набег римлян с берегов Сицилии на африканское побережье – на этот раз пропретора Тита Отацилия – успех имел и наглядно показал карфагенянам, что война в Италии бумерангом вернется к ним…

Теперь стало ясно, почему после Тразименского триумфа, открывшего Ганнибалу прямую дорогу на Рим, он так и не воспользовался представившимся случаем покончить войну одним ударом, ибо прекрасно понимал, что нереально осаждать вражескую столицу, имея в тылу не завоеванную страну. Квинт Фабий провозгласил патетико-патриотический лозунг: «Не видать Ганнибалу мира в Италии!» Карфагенская армия непрерывно уменьшалась, даже когда боевые действия не велись: солдаты гибли во время экспедиций за продовольствием и фуражом для кавалерии. В поисках продовольствия пунийские наемники опустошали и грабили окрестности. Убийства и пожарища никак не вязались с тем обликом освободителя Италии, в котором пунийский полководец так хотел предстать перед ее многочисленными племенами и народами. В лагере самого Ганнибала росло недовольство. Распространялись зловещие слухи: иберийские части готовились перейти на сторону неприятеля; подобные разговоры начались и среди галлов. Все воины требовали жалованья и нормальной пищи. Поговаривали, что будто бы иногда Ганнибал был уже готов бросить пехоту и с всадниками пробиваться на север в Галлию. И лишь мысль, что враги и друзья примут это отступление за бегство и тогда он окончательно потеряет все шансы на господство в Италии, все еще удерживала его от этого опрометчивого поступка.

Однако тактика ведения войны Фабия Кунктатора могла быть хороша только очень ограниченное время! Немедленных результатов не дававшая, она не пользовалась популярностью и поддержкой среди простого римского народа, в первую очередь крестьян – им затяжная война и пребывание прожорливой вражеской армии на территории Италии несли полное разорение. Римские воины – большинство из них были выходцами из крестьянской среды – видели перед собой противника, хозяйничавшего в Италии, идущего, куда ему заблагорассудится, грабящего и разоряющего страну. А диктатор между тем не принимал никаких видимых мер для того, чтобы помешать грабежу и убийствам, остановить разгул вражеской солдатни и прочее, прочее. Немудрено, что в дисциплинированнейшей римской армии недовольство росло и грозило выплеснуться наружу с непредсказуемыми последствиями. Вежливое «сопровождение» римскими легионами распоясавшегося врага уже раздражало слишком многих римлян. Поэтому-то диктаторские полномочия Фабия (а заодно и Минуция) в наступившем 216 г. до н. э. не были продлены.

Решено было вернуться к консульскому правлению Римом. Еще в декабре 217 г. до н. э. власть вновь была возвращена консулам. Ими стали опытные военачальники Марк Атилий Регул и Гней Сервилий Гемин. Оба какое-то время продолжали придерживаться стратегической линии ведения войны по Фабию: избегали сражений, ограничивались перехватом отрядов мародеров, тщательно согласовывали все свои действия и перемещения. Более того, им удалось осложнить обстановку в лагере самого Ганнибала! Направив в Цизальпинскую Галлию то ли один, то ли два легиона с претором Луцием Постумием Альбином, они поставили под вопрос пребывание в армии пунов их галльских союзников, чьи дома оказались под угрозой. Но затем в сенате господствующее положение заняла фракция, требовавшая активного ведения войны с Одноглазым Пунийцем, в том числе решительной победы над ним в открытом поле.

И вот что из этого получилось.

После целого ряда неурядиц разного характера в острейшей политической борьбе между аристократами и плебсом сторонники быстрого и решительного окончания войны, ведомые народным трибуном Квинтом Бебием Гереннием, настояли на избрании консулом… его родственника, горластого уверенного демагога Гая Теренция Варрона. Того самого, кстати сказать, который совсем недавно сумел с помощью народного голосования протолкнуть закон о назначении еще одного, помимо Квинта Фабия, диктатора в лице честолюбца Минуция Руфа. Пропатрициански настроенные римские историки упорно рисуют прорвавшегося на политический олимп Гая Теренция как человека низкого, как человека из народа! Поговаривали, что его отец был мясником, сам разносил свой товар и в этом «рабском» занятии пользовался помощью сына. Сын же, которому деньги, нажитые отцом, дали возможность в будущем выбиться в люди, избрал для себя политическую карьеру. Этот очередной плебейский вождь, ярый последователь Гая Фламиния Непота, по сути дела был посредственным полководцем, зато обладал одним-единственным, но очень важным талантом: он умел говорить с толпой, чем, собственно говоря, ей и нравился. (Умение общаться с народом, как известно, во все времена было залогом успеха для любого политика!) Произнося речи в защиту людей низкого происхождения, против интересов знати, он быстро обратил на себя внимание, а затем достиг и должностей: последовательно становясь квестором (должностное лицо, ведавшее финансами), плебейским и курульным эдилом (должностное лицо, следившее за порядком в городе, устраивавшее праздники, на свои или казенные деньги – заботившееся о снабжении города продовольствием), претором (должностное лицо, вершившее суд) и, наконец, консулом. Прекрасно зная, чего жаждет народ, уставший от «вяло-трусливого» ведения войны Фабием и его сторонниками, он самоуверенно заявлял, что он-то уж закончит войну, как только увидит врага!