Но 2 августа 216 г. до н. э., когда настал черед командовать Варрону, произошло одно из самых знаменитых сражений в истории всех войн. В тот день многочисленные, могучие римские легионы отважно двинулись навстречу врагу, навстречу своей смерти и страшному позору, а гений Ганнибала-полководца раскрылся в полном блеске.

…Между прочим, историки до сих пор выясняют два любопытных нюанса! Во-первых, на каком берегу Ауфида сражались римляне с пунами? Во-вторых, кто из противников и на какой берег переправил своих солдат? Если сражение состоялось на северном берегу, где, по некоторым данным, был лишь малый лагерь римлян, то переправляться пришлось и тем и другим? Если все же они встретились на южном берегу, где, по другим данным, был… все тот же малый лагерь римлян, то кто и куда форсировал Ауфид? В общем, кто, куда и откуда переправлялся, все еще «остается как бы за кадром». Веские аргументы одних и доходчивые контраргументы других не дают поставить точку над «i» в этом вопросе. Не исключено, что битва все же, скорее, произошла на правом, южном, берегу Ауфида. Дело в том, что в описаниях историков разных эпох, в том числе древних, расположения войск соперников часто говорится, что правый фланг римлян прикрывала река, а левый – то ли холмы, то ли горы. … Впрочем, эти «заметки на полях» оставляют именно за читателем право на свои выводы…

В тот день, едва рассвело, а Варрон уже выстроил всю армию лицом к югу. Оба консула прекрасно отдавали себе отчет, что ставка на генеральное сражение подразумевает необходимость максимально использовать имевшиеся у них преимущества. Теперь они, а не враг, выбрали позицию для битвы, и можно было не опасаться засад и ловушек, на которые столь горазд был коварный Одноглазый Пуниец. Правда, у него оставалось большое превосходство в кавалерии (около 10 тысяч всадников против примерно 7200 римской конницы), бывшей его главной ударной силой. Учитывая этот отнюдь не маловажный фактор, Варрон (не исключено, что и Эмилий Павел тоже принял участие в построении столь невиданной доселе по численности армии) умышленно растянул свой фронт, чтобы максимально затруднить пунам обход и охват флангов римских легионов. Более того, оба фланга упирались в естественные преграды – реку и холмы.

…Между прочим, некоторые исследователи полагают, что на самом деле численность римской кавалерии была значительно выше, чем это предлагается в римских источниках! Якобы увеличивая состав своих пехотных легионов, они могли нечто подобное проделать и со своей конницей. Ссылаясь на заявление Полибия, что «численность кавалерии была увеличена ввиду исключительной серьезности положения», отдельные современные историки не исключают, что у Рима могло оказаться в седле до 9600 и даже 12 800 всадников! Таким образом, если не качественно, то, по крайней мере, количественно Рим не уступал в кавалерии неприятелю. Все низкие цифры римской конницы в битве при Каннах в римских источниках эти исследователи склонны объяснять нежеланием официального Рима признать, что под Каннами римляне на самом деле обладали если не превосходством в коннице, то, по крайней мере, равенством сил в ней во время их самого ужасного поражения, что делало бы это поражение еще более позорным. Так ли это? Впрочем, это всего лишь заметки на полях, позволяющие пытливому читателю сделать свои собственные выводы…

На краю правого фланга, более близкого к реке, Варрон расположил 1600–2000—2400 (данные античных источников разнятся очень сильно) собственно римских всадников, ближе к центру один легион малоопытных новобранцев и 5 тысяч пехоты из союзных Риму италийских городов. С начала левого крыла, упиравшегося в холмы с Каннами, стояло 3600–4000—4800 (разброс в античных данных очень велик) конных воинов союзников, потом – два легиона слабо обученных новобранцев и только затем 10 тысяч союзников-пехотинцев. В центре находились отборные римские легионы.

Впрочем, есть и иные трактовки римской диспозиции: либо союзные легионы прикрывали фланги каждого римского легиона, либо римские и союзные части чередовались.

Варрон оставил очень узкие промежутки между обычно маневренными пехотными манипулами и тем самым лишил их столь важной в ближнем бою подвижности. Не исключено, что одной из веских причин, заставивших его изменить привычный боевой порядок построения легионеров, была недостаточная для разворачивания в боевой порядок столь огромной армии ширина каннского поля – всего лишь 3–3,5 км. К тому же у воинов – а среди легионеров было много необстрелянных новобранцев – тесно прижатых друг другу, создавалось «чувство локтя», «боевого братства», столь необходимого в бою, и исчезал страх. Кроме того, каждая манипула была у него вытянута в длину больше принятого. В результате кое-кто из историков полагает, что римские манипулы могли встать тремя рядами по 50 человек в каждом ряду. Получилась не просто прямоугольная фаланга, а могучая колонна, своего рода настоящий гигантский таран, чьей задачей было продавить, разорвать вражеский строй надвое и, выйдя в тыл, громить пунийскую армию по частям. Вся линия фронта прикрывалась вооруженными дротиками велитами, чьей задачей, как всегда, было начать бой.

…Кстати сказать, застрельщиками боя никогда не пренебрегали! Они не только открывали само сражение, но и ослабляли нервное напряжение противостоящих войск, задавая тон бою: неудача той или иной стороны застрельщиков влияла на боевой дух стоявших за ними воинов. Не вступая в ближний бой с врагом, застрельщики могли наносить серьезные потери переднему ряду основных сил вражеской пехоты. Задав тон бою и отойдя за свои главные боевые порядки, они потом опять появлялись на переднем крае, когда основная пехота – потрепанная и уставшая – перегруппировывалась для новой вспышки рукопашного боя. Кроме того, в случае необходимости застрельщики могли усиливать фланговые части; выносить раненых с поля боя. В общем, их задачи в бою были намного разнообразнее, чем это может показаться со стороны – спустя много веков и тысячелетий…

В отличие от многоопытных карфагенских военачальников (Ганнона – племянника Ганнибала, Гасдрубала сына Гискона, Махарбала и других), римские командиры не могли похвастаться большим боевым опытом и особыми военными дарованиями. Самый «необстрелянный» из них – Гай Теренций Варрон – взял на себя командование левым флангом. У ряда историков этот факт вызывает сомнение: римский главнокомандующий вел в бой всего лишь своих… союзников! Правый фланг он поручил наиболее опытному среди своих военачальников, но в силу возраста уже малоэнергичному Луцию Эмилию Павлу и центр – бывшему консулу, мало проявившему себя ранее Гнею Сервилию Гемину. (По другой версии: центр оказался под началом Эмилия Павла, левое крыло – у Сервилия Гемина и правое – у самого Варрона.)

…Кстати, пропатрициански настроенные античные историки рассказывали, что якобы осторожный Луций Эмилий Павел был категорически против сражения и, хотя отменить приказ Варрона не мог, но все же настоял на том, чтобы для охраны лагеря оставили один легион и около 10 тысяч союзных войск. Но якобы самонадеянный Варрон своей властью главнокомандующего прикажет им напасть на лагерь Ганнибала, когда начнется битва. Повинуясь приказу, они попытаются выполнить его, но безуспешно. Зато именно эти люди останутся живыми после сражения, «отделавшись» пленом…