Не получив от меня желаемой реакции, Элисандро грубо отпускает меня, скривившись от омерзения.

Я падаю на стену коридора, завороженный новыми возможностями.

Теперь-то я знаю наверняка, что Паранормальный Голливуд непричастен к фальсификации эксперимента – для такого им пришлось бы нанять по меньшей мере самого Стивена Спилберга.

Тот момент, когда все происходящее еще можно было списать на подставу, остался далеко за чертой. Стол выбил Астралу зубы. И к тому же все так органично реагировали на происходящее.

Все органично реагировали и в церкви, помнишь? И на лодке в Гонконге. Ты просто отказывался поверить своим глазам, потому что тебе было страшно. Страшно от неизвестности, страшно выставить себя на посмешище. Ты так хотел быть выше этого – невозмутимым, циничным репортером. Крутым популярным атеистом.

Я все еще считаю, что Паранормальные сняли видео в Интернете. Закинули удочку, чтобы потом я согласился принять участие в настоящем эксперименте. И я не забываю о том, что это они отрезали мне путь к комментариям. И мой канал они уничтожили, чтобы стереть улики, потому что знали, что я вышел на их след. Они не мои соратники, и доверять им все еще нельзя.

Мы собираемся в кабинете Рода. Паранормальные так взинчены, что даже не замечают плакатов с обнаженкой из «Хастлера» на стенах. Я нахожусь в одном помещении с семью пучеглазыми пришельцами с планеты Истерика. Я взбудоражен не меньше, но стараюсь этого не показывать. Мне нужно знать больше – чем больше, тем лучше. Я хочу быть уверен на сто процентов.

Каждые несколько минут мы замолкаем и прислушиваемся, боясь услышать приближение стола. Никто не признается в этом страхе, но от него никуда не деться.

Фраза «Ну, теперь ты нам веришь, козел?» в семи вариантах возвращает меня в настоящее.

– Да, пофиг, проехали, – отвечаю. – Случилось что-то очень странное. Тут явно что-то происходит.

Услышав такие слова, Элисандро молитвенно складывает руки и издевательски шепчет что-то в потолок.

– Но, – продолжаю я, – могла ли это быть коллективная галлюцинация?

Астрал изучает два зуба на своей ладони. Рукав его джерси заляпан кровью, язык окрашен красным, и он шепелявит, когда говорит. Не могу найти в своем сердце сострадания.

– Интересная, однако, галлюцинация, – говорит он, но выходит: «Интеефная, офнако, галлюфинафия». Поберегу ваши нервы и в дальнейшем буду опускать фонетические подробности. – Вы помните, что в ходе Эксперимента Гарольд так и не удалось увидеть или услышать самого Гарольда. Мы вышли за пределы их открытия.

Да, это хорошо. Запределье – это замечательно.

Элли возится с Астралом. Выудив что-то из своего мешка с зельями, она закладывает это в полость его рта. Астрал вздрагивает.

– Чувак, – протягивает Элисандро. – Тут швы нужны.

Астрал только кряхтит в ответ.

– Ая может оказаться путешественницей во времени, – начинает Паскаль, но его перебивает Йохан:

– Или мы в самом деле создали психокинетическую сущность. Только она оказалась чересчур энергичной.

Расстроенный Хоуи наклоняется вперед, опирается локтями на колени.

– Мне не стыдно признаться, что это было страшно, – говорит он в пол. – Как-то все быстро вышло из-под контроля.

– Повторяю, Ае просто не понравилась смена локации, – возражает Элисандро, не желая оставить этот конфликт в покое. – Может, она еще утихомирится.

У всех в этом сомнения.

– Может, стоит взять паузу в эксперименте, – предлагает Паскаль. С нехарактерным для него упорством он поднимает руку, чтобы заткнуть волну протестов. – Только пока мы не узнаем конкретнее, с чем имеем здесь дело.

Я спрашиваю:

– Как мы узнаем, с чем имеем дело, если не будем продолжать?

Астрал отстраняется от влажной ватки, которую Элли поднесла к его рту.

– Ой. На этот раз я согласен с Джеком. Но можем проголосовать.

Элисандро подпрыгивает:

– Пусть те, кто считает, что нам нужно забросить величайшее событие в нашей жизни, поднимут руки.

– Все верно, – говорю. – Сохраняй этот дружеский беспристрастный тон и дальше.

Не отрывая глаз от ковра, Хоуи поднимает руку. Приободренный его примером, поднимает руку Паскаль.

Если бы пришлось, я бы переломал руки каждому отступнику. Я должен увидеть, что будет дальше. Даже если оставить в стороне мою личную мотивацию, это и впрямь обещает нам мировую славу.

Может, со временем удастся придумать способ заснять изображение Аи.

Я грежу о телекамерах. Больших телекамерах с логотипами телеканалов новостей. CNN, FOX, ABC, NBC, CBS. Я уже прикидываю, какой костюм будет гармонировать со значками на каждом канале.

– Похоже, дальше можно не голосовать, – заключает Элисандро. – Вы в меньшинстве.

Хоуи опускает руку, как будто обжегшись. Паскаль теребит цепочку от бумажника, тревожно поглядывая на нас.

– Мы будем продолжать, – говорю я, предвкушая новые результаты.

– Не сегодня, – говорит Элисандро, который только и рад в чем-нибудь мне возразить, хотя тут я с ним согласен. – Нашему здоровяку нужно в больницу. Я за рулем.

Когда я сообщаю, что выход здесь только один и путь к нему лежит через холл, все мужественно изображают невозмутимость.

– То есть черного выхода нет? – невозмутимо уточняет Элли. – Ну и ладно.

– Да все будет нормально, – Лиза-Джейн сама невозмутимость, когда мы приближаемся к комнате.

– Стол двигается только в течение сеанса, – говорит Паскаль, чья маска невозмутимости чуть слабее остальных, и он плетелся позади всех нас.

Мы находим стол в позе электростанции Баттерси: перевернутый на спинку, с торчащими вверх ножками. Лица Аи не видать. Несмотря на то что ее появление дало мне второе дыхание, мне страшно от мыслей о следующей встрече. Что-то в этой штуке, в этом существе, донельзя тревожит меня.

Мы пробираемся к выходу по самой дальней от стола стене и делаем вид, что просто идем. Гуськом, ни на секунду не выпуская стол из вида, с абсолютной невозмутимостью, пока не достигаем заветных дверей.

Солнце напоследок облило Лос-Анджелес ярко-розовым светом. Его кривые блестящие решетки преобразились. Даже шум насекомых кажется жизнеутверждающим.