Поглядев на сучащую сломанными конечностями тварь, я ухватился за крепкое древко рогатины и вытащил его из широкого крупа. Спустя пару мгновений, сочащийся кровью наконечник утонул в глазу бешенного животного, навсегда прекращая его агонию.

Сражение сбавляло обороты. Второй отряд, несмотря на тяжелые потери, гнал дрогнувших гвардейцев прочь. Получив в тыл от всадников в синих плащах, солдаты барона не выдержали, разбегаясь кто куда. Воодушевленный рев теперь разносился где-то с другой стороны лагеря. Походу, ополчение таки добилось своего.

И лишь в центре лагеря стояла гнетущая тишина, прерываемая тихим ржанием и едва различимыми стонами. Дорога походила на причудливый ковер, сотканный из сотен плащей, мечей, доспехов и редких проблесков бледной кожи… В воздухе стоял невыносимый запах крови.

Я рефлекторно принялся хлопать себя по панцирю, в поисках нагрудного кармана с пачкой сигарет, когда ткань обрушенной палатки вдруг вздулась, и из нее показалось остро оточенное лезвие.

Прорезав ткань, тяжело бронированный всадник болезененно покачнулся и уставился на меня через забрало шлема.

— Твою-то мать…

А я уже позабыл, из-за кого все началось… Долбанный терминатор!

Не дожидаясь, пока барон выберется с обломков шатра, я быстро вынул рогатину из мертвой туши. Встретившись с темным шлемом, увенчанным погнутыми крыльями, тяжелое копье высекло целый сноп искр. Ухватившись за основание наконечника, регент воспользовался рогатиной как соломинкой, и прыгнул мне навстречу.

Нос хрустнул под напором стали, а затылок впечатался в землю. В глазах все еще плясали огоньки, когда лучи солнца загородила удивительно высокая фигура барона. Отшвырнув рогатину в сторону, он пресек мои попытки подняться, надавив тяжелым сабатоном на грудь.

— Какой ты все же бестолковик, Четвертый…

Мое ошарашенное лицо, должно быть, позабавило всадника. Латная перчатка подняла забрало шлема, и я уставился на бледное лицо капитана.

— Говорил ведь, в военном деле баронишка ничегошеньки не смыслит… — ответил северянин на незаданный вопрос.

Удивительно красивый меч сверкнул у самого лица северянина, рассекая его шлем надвое. Внезапный удар Рорика едва не стал для капитана смертельным — он едва успел отклониться, лишаясь погнутых крыльев вместе с ощутимым куском волос.

Князь быстро крутанул рукоять, метя в ногу, но роскошный меч уже заградил ему путь. Все, на что хватило прочности дорогущей стали — ценой разрубленного клинка чуть отклонить удар в сторону.

«Конеруб» вылетел из рук и утонул в грязи — Рорик оказался слишком изранен, чтобы противостоять капитану в равном бою. Получив гардой в шею и сабатоном в грудь, князь плюхнулся на спину.

Протяжно хрипя ушибленной глоткой, он тщетно пытался подняться, но его руки скользили по хлюпающей грязи, утопая в ней, будто в зыбучих песках. Наградив меня долгим взглядом, капитан ни говоря, ни слова, двинулся к Рорику, на ходу отбрасывая разрубленным меч.

Его глаза сосредоточились на простой, но очень крепкой и широкой рукояти княжеского клинка. Подойдя к кряхтящему великану, капитан с силой пнул его в живот, принуждая снова рухнуть на спину. Подхватив с земли перепачканную рукоять, рыцарь покрутил его в руке, глядя как утренние лучи отражаются от идеально ровного лезвия. Лезвие «Конеруба» не сломили ни лошадиные кости, ни латные доспехи всадников.

— Все-таки, есть в мире справедливость… — кивнул капитан, и, стиснув рукоять, направил острие в лицо князя.

В мече что-то едва слышно щелкнуло. Облаченная в латную перчатку кисть вдруг испарилась во вспышке металлических звеньев и плоти. В мой сломанный нос вмазался ошметок горячего пальца.

Протяжный вопль оборвал затянувшийся триумф — капитан рухнул на колени, отчаянно хватаясь за кровоточащую культю. Под алой «розочкой», расцветшей на месте его руки, покоилась рукоять княжеского меча.

— Охренеть… — только и смог выдавить я, наконец поднявшись на ноги.

Значит, вот что имел в виду князь, когда говорил, что «Конеруба может касаться лишь Рорик». И вправду световой меч, блин. Гребанная магия!

Вот только… Разве капитан не говорил, что он тоже из Рориков?

Вытащив обломанный каркас шатра из-под туши титана, я кое-как доковылял до капитана. В строгих мужских глазах стояли слезы. Но смотрели они отнюдь не на разорванную в клочья руку, а на красивый меч, безразлично переливающийся в свете осеннего солнца. Суровое лицо перекосила гримаса детской обиды и недоверия.

Мне хотелось что-то сказать. Назвать его предателем и подонком, позлорадствовать над поражением, выпытать — куда подевался сам барон, и почему он позволил бывшему наемнику вести своих рыцарей в бой. Спросить — стоило ли оно того?

Узнать, как он умудрялся спокойно спать по ночам, загубив столько жизней? Почему его уши никогда не беспокоила статика умирающей рации, а глаза не застилал калейдоскоп мертвых лиц?

Почему он снова не убил меня, когда ему выпала возможность?

Холодные глаза на мгновение оторвались от созерцания чужого меча и уставились мне в лицо. Через мгновение над полем послышался глухой стук и треск ломающегося черепа. За первым ударом последовал второй. За вторым третий… Даже когда обломок деревянного каркаса превратился в россыпь щепок, я не остановился. Подхватив обломок рыцарского шлема, я раз за разом опускал его на мужское лицо. Даже когда оно превратилось в малиновую кашу усыпанную осколками черепа.

Достало! Каждый раз одно, и то же! Веришь! Надеешься, что нужно потерпеть еще немного и все наладиться. Что еще чуть-чуть и все это дерьмо останется позади. Что когда-нибудь ты, наконец, расхлебаешь этот океан говна и начнешь жить. Что прошлое раствориться, уступив место будущему. Но проклятая война никак не хочет прекращаться!

— Достало! — я отбросил шлем и попытался вытереть кровоточащие ладони о грудь.

Пальцы коснулись вдавленного панциря. Ощущение холодной и скользкой от крови стали встали комом в горле.

— Козел… — плюнул я, даже не зная, кого имею в виду.

То ли ошарашено пялящегося на меня Рорика, то ли испуганного Гену, что стоит неподалеку, не решаясь подойти. То ли на капитана, что так и не решился меня прикончить, трижды имея такую возможность.

Свистя переломанным носом, я откинулся от раскрошенного лица северянина и уселся в раскисшую холодную грязь.

У границ лагеря развевалось знамя Рориков. Ведомое ревущим от восторга ополчением, оно гналось за улепетывающими серыми плащами. Квартеты из всадников Грисби раз за разом настигали сломленных гвардейцев, не позволяя им опомниться. Где-то вдалеке раздавался утробный гул загнутого северного горна, изредка смешивающийся с воодушевленными криками Аарона, увлекающего своих бойцов в очередную атаку на отступающих.

А я так и сидел…

Даже когда лязг стали стих и уступил место звону редких монеток и хлюпанью протыкаемой плоти. Городовые и