– От двадцати пяти до тридцати тысяч фунтов.

– Ого! – присвистнул я и едва успел подумать: «Интересно, Торндайку известен масштаб кражи? Дело-то, оказывается, куда крупнее, чем мы себе представляли», – как попутчик прервал мои размышления, указал на здание магистрата и произнес:

– Мы добрались, а юристы, наверное, уже внутри.

Констебль у ворот подтвердил, что господа адвокаты приехали, и объяснил, как попасть в зал. Мы двинулись по коридору, прокладывая себе дорогу через толпу зевак, и, едва успели занять места перед скамьей солиситоров, как началось слушание. Обстановка, царившая на заседании, подействовала на меня самым угнетающим образом. Мне пришло в голову, что если против какого-либо человека, кем бы он ни был, уже пущена в ход неумолимая судебная машина, ему несдобровать, даже если он чист и невинен, как младенец, и ни разу в жизни не обидел даже муху.

Судья магистрата, бесстрастный и черствый, как сухарь, обмакнул перо в чернильницу и сделал в пухлой книге пометку о том, что в освобождении под залог Рубену Хорнби отказано, после чего молодого человека препроводили на скамью подсудимых и зачитали ему обвинение. Юрисконсульт со стороны обвинения держался, словно судебный пристав, явившийся описывать собственность должника; резюмируя дело, он всем своим видом показывал, что факты, свидетельствующие против Рубена Хорнби, настолько очевидны и неоспоримы, что даже нелепо поднимать вопрос: виновен или невиновен?

Едва прозвучало определение «виновен», вызвали двоих свидетелей. Когда назвали имя первого – Джон Хорнби, – я вздрогнул и с любопытством уставился на скамью свидетелей, потому что прежде ни разу не встречал этого господина. За конторку прошел пожилой человек, высокий, румяный, не по возрасту бодрый, но на лице его читалась тревога, а по резким поворотам головы и нервным движениям рук легко было догадаться, что мистер Хорнби, в отличие от своего племянника, невозмутимо сидевшего на позорной скамье, находится в полном смятении. Тем не менее он дал связные показания, перечислив цепочку событий, относящихся к исчезновению алмазов, причем он употреблял почти те же выражения, что и мистер Лоули, от которого мы с Торндайком впервые услышали об этой краже. Племянника мистер Хорнби охарактеризовал самым положительным образом и заявил, что не верит в его причастность к преступлению.

После этого пригласили мистера Синглтона, нашего знакомого из Скотланд-Ярда, руководителя отдела дактилоскопической экспертизы. Я с огромным вниманием выслушал его показания. Он продемонстрировал две бумаги: на одной из них, найденной в сейфе мистера Хорнби, мы увидели кровавый отпечаток большого пальца неизвестного человека, а другая содержала отпечаток большого пальца обвиняемого, снятый полицейскими экспертами.

– Эти два оттиска, – провозгласил мистер Синглтон, – абсолютно тождественны во всех отношениях.

– Вы утверждаете, что отпечаток на листе бумаги, обнаруженном в сейфе мистера Джона Хорнби, оставлен левым большим пальцем Рубена Хорнби? – уточнил судья магистрата.

– Да, я уверен в этом. Ошибка исключена, ваша честь. Результат несомненен.

Судья вопросительно посмотрел на мистера Энсти. Барристер встал и с места заявил:

– Мы откладываем защиту, ваша честь.

Не шевельнув бровью, «сухарь» хладнокровно передал заключенного в руки центрального уголовного суда, и, когда Рубена вывели из зала, началось рассмотрение следующего дела.

По особому ходатайству, удовлетворенному властями, Рубену разрешили отправиться в Холлоуэйскую тюрьму в экипаже, чтобы избежать отвратительного, кишащего насекомыми тюремного фургона, и, пока молодой человек ждал кэб, его родственникам и друзьям позволили попрощаться с ним.

– На вас обрушилось тяжкое испытание, мистер Хорнби, крепитесь, – сказал Торндайк Рубену, когда мы втроем на несколько мгновений остались одни. – Не падайте духом; я убежден в вашей невиновности, и у меня есть серьезная надежда убедить в этом весь мир, но пока эта информация только для ваших ушей, никому ни слова, потерпите немного, – добавил мой коллега с сердечным участием, которого обычно избегал, общаясь с клиентами.

Рубен так расчувствовался, что чуть не заплакал и не смог произнести ничего членораздельного, – видимо, он слишком долго сдерживался, и его самообладание истощилось. Справившись с нервами, Торндайк крепко пожал юноше руку и увлек меня прочь.

– Как бы мне хотелось избавить беднягу от этой волокиты, а особенно от унижения быть заключенным в тюрьму! – с горечью воскликнул Торндайк, когда мы шли по улице.

– Нет никакого унижения, – ответил я, правда, без особой убежденности. – Его виновность не доказана, то есть в глазах закона он не преступник. Оклеветать ведь можно кого угодно, даже самых достойных людей.

– Дорогой Джервис, вы, как и я, знаете, что это только казуистика, – возразил мой ученый друг. – Закон декларирует, что неосужденный человек невиновен, но как с ним обращаются? Судья магистрата ни разу не назвал его мистером Хорнби, вы заметили? А что его ждет в тюрьме? Им будут командовать тупые надзиратели, на его одежду прикрепят ярлык с номером, его запрут в камере, где в дверь вставлен глазок, через который любой проходящий мимо тип, если захочет, может понаблюдать за арестантом; еду заключенному подадут в грязной жестянке с погнутой ложкой, периодически его будут выгонять из камеры, выводить во двор и заставлять ходить по кругу в толпе, в основном состоящей из отбросов лондонских трущоб и клоак. Даже если его оправдают, он выйдет на свободу без малейшей компенсации за моральный ущерб и даже без извинений за те неудобства, оскорбления и убытки, которые ему придется вынести в результате ареста.

– Да, вы правы, зло неизбежно.

– Я убежден в том, что презумпция невиновности – чистая фикция; с момента ареста с обвиняемым обращаются, как с преступником. Ладно, – махнул рукой Торндайк, подзывая проезжавший мимо кэб, – дискуссию придется прервать, иначе я опоздаю в больницу. Чем вы собираетесь заняться?

– После ланча хочу поговорить с мисс Гибсон, чтобы посвятить ее в нынешнюю ситуацию.

– Не переусердствуйте, Джервис, бедная девушка и так расстроится от столь неутешительных новостей. Мне предлагали рассматривать дело Хорнби в полицейском суде, но Рубена это не спасло бы. Его все равно взяли бы под стражу, но тогда нам пришлось бы сразу выложить перед стороной обвинения все свои карты. Между тем, отсрочка нам не повредит…

Он вскочил в кэб и велел кучеру трогаться, а я вернулся в магистрат узнать, можно ли навестить заключенного в Холлоуэйской тюрьме и что для этого необходимо. В дверях я столкнулся с инспектором из Скотланд-Ярда, который вежливо ответил на все мои вопросы, после чего я отправился в Сохо посидеть в уютном французском ресторанчике.

Когда я приехал в дом Хорнби на Эндсли-Гарденс, мисс Гибсон находилась у себя, а ее тетя, к моей невыразимой радости, отсутствовала. Я внушал себе, что пожилая леди добра, заботлива и, во всяком случае, безвредна, но выдержать более получаса в ее обществе не мог: ее болтовня доводила меня до такого исступления, что мне хотелось отвесить ей оплеуху, хотя, как человек миролюбивый и воспитанный, я стыдился подобных мыслей.