– Гриша, ты?

– Я, конечно, кто же еще!

Бежит к ней, едва не опрокидывает стол, Женя тоже вскакивает – мгновение, и они уже обнимаются. Гриша прижимает ее к себе что есть сил, да, точь-в-точь как сорок лет назад, разве что сил осталось поменьше.

Даша приносит свинину, запеченную в сыре; раскладывают по тарелкам, нахваливают (теперь уже – не кулинария, слава богу! Надо же было так сглупить!). Гриша рассказывает, что приехал в командировку, а Игорь – что уже наездился, когда несколько лет назад приватизировал один небольшой завод в провинции. Теперь вот стал домоседом, Дашка не отпускает, говорит, я там по бабам пойду, хотя какие в нашем возрасте бабы?

Гриша не поддерживает тему, вместо этого рассказывает, как вчера ходил смотреть на строящийся храм Христа Спасителя:

– Вроде и правильно, что восстанавливают, и все равно – смотрю, а что-то не то. Нет такого чувства, как в по-настоящему намоленном месте.

Женя кивает. Ей приятно, что Гриша тоже православный и, похоже, не из этих, неофитов, которым лишь бы попышнее да побольше, а такой же, как она, с пониманием.

Она повторяет свой рассказ про Валеру, Гриша в ответ рассказывает про своих двоих, Игоря и Женю. Оба молодцы, крепко стоят на ногах. Игорь бизнесом занялся, а Женя – на том же заводе, где и Гриша. Были, конечно, задержки с выплатой зарплаты, но сейчас, слава богу, прекратились.

И пока Гриша говорит, Женя не спускает с него глаз, пытается представить: что было бы, если бы тогда Оля не предложила Володе поехать с Женей вместе в Грекополь? Уехали бы они вдвоем с Гришей, прожили бы всю жизнь, и сейчас это был бы ее любимый муж… ну, может, и не так уж любимый, мало ли что за сорок лет случится… но, по крайней мере, живой.

Увлеченная этими мыслями, Женя не заметила, как Игорь и Гриша стали обсуждать Ельцина и Березовского.

– Ты поверь мне, старик не при делах, там все Татьяна его решает, – говорит Игорь, а Даша перегибается через ручку кресла и шепчет Жене: ох, мужики! Им только дай про политику! – а Женя смотрит на Гришу и думает, что борода ему, конечно, идет, правильно он ее отрастил. Вид сразу такой солидный, а ведь в институте был – охламон охламоном, даром что с красным дипломом закончил. И очки тоже идут, да и морщины вокруг глаз скрывают.

На самом деле он до сих пор красивый, и когда Женя это понимает, в груди ее разливается счастливое тепло, а к глазам подступают горькие слезы сожаления.

Они еще долго обсуждают отставку Черномырдина и забастовки шахтеров, болтают о всякой ерунде, затем Игорь выходит на кухню помочь Даше загрузить посудомойку – и Женя с Гришей остаются вдвоем.

Минуту они молчат, а потом Гриша трогает Женю за плечо:

– Я скучал по тебе.

– Я тоже, – отвечает Женя.

И ведь действительно – не часто, но скучала.

И тогда Гриша тянется к ней и целует, как много лет назад, и Женя отвечает на поцелуй, хотя Гришины губы вовсе не такие упругие, как ей запомнилось.

А ведь это единственный мужчина, с которым я целовалась, думает Женя. И сложись все иначе, был бы мой единственный мужчина, отец моих детей.

– Мы же могли быть вместе, – словно прочитав ее мысли, говорит Гриша, с трудом переводя дыхание.

– Но ты не захотел.

– Ты не захотела, – с легким раздражением. – Ты больше хотела быть вместе с Владимиром Николаевичем…

– Так я и была вместе с ним, – отвечает Женя, – до самой его смерти. И, знаешь, я ни о чем не жалею.

«В самом ли деле – ни о чем?» – думает Женя, и перед ее глазами свитком разворачивается вся ее жизнь, все то, что она шесть лет рассказывала умирающим старикам…

– Ни о чем? – переспрашивает Гриша.

– Да, ни о чем, – отвечает Женя уже твердо. – Помнишь, ты сказал, что это не моя семья, а их? Так вот, сейчас я осталась одна и точно могу тебе сказать: это была моя семья. Моя семья тоже. Я любила их, а они любили меня. Были, конечно, и сложности, но у кого их нет? Так что я ни о чем не жалею и никогда не жалела.

Гриша вздыхает:

– А я – жалел, много лет жалел. – И, помолчав, добавляет: – Пока не встретил Машу.

И тут он оживляется, лезет в карман пиджака за бумажником, достает оттуда фотографию:

– Вот, смотри, это мы с Машей, а это маленький Игорь, а вот это Женя, только что родился.

Женя глядит на фото – старое, потертое, выцветшее. Молодая женщина прижимает к груди кулек, похожий на всех новорожденных сразу, мальчик лет пяти тянет ее за подол платья, а мужчина смотрит на них такими влюбленными глазами, что ни время, ни дефекты фотоэмульсии не сотрут эту любовь.

У Жени внезапно щиплет в носу. «Чего это я так расклеилась?» – думает она, но уже знает ответ. Она только что поняла: у нее нет ни одной фотографии, где она была бы снята вместе с Володей и Олей.

Женя задерживает дыхание, чтобы не расплакаться, и возвращает Грише фото.

– Красивая у тебя Маша, – говорит она чужим, деревянным голосом, старается улыбнуться, но не может.

За два месяца до этого, 15 января 1998 года, Геннадий Седых вышел из своей квартиры и, как всегда кивнув охраннику на площадке, подошел к окну. За спиной шумел мотор приближающегося лифта, а Геннадий уже который раз подбивал итоги прошедшего года. Итоги были хороши, и потому их приятно было подводить снова и снова. Межрегиональный центр, на открытии которого он настоял, отлично работал. Международный отдел Центра духовного развития развернулся во всех основных странах русской диаспоры – Германия, Израиль, США, в ближайших планах – Франция и Великобритания. Активы перерегистрированы на нужных людей, документы оформлены так, что комар носа не подточит. Все идет как надо, даже лучше.

Подъехал лифт, охранник заглянул, проверил кабину. Геннадий вошел следом. Все хорошо, продолжал думать он, пока лифт нес его вниз, на подземную парковку. Все хорошо, разве что Валера немного беспокоит. Слишком всерьез воспринимает эзотерическую часть их работы. А зря, в таких делах, как и в любых других, главное – маркетинг и финансы, а вовсе не духовные поиски клиентов. Духовные поиски, усмехнулся Геннадий, – это такое дело, как проверишь, хорошо они идут или плохо?

Дверь лифта открывается, охранник выглядывает – все чисто, можно выходить.

Как проверишь, да. Вот на прошлой встрече Валера целый час рассказывал, что ждет нас после смерти, как к этому подготовиться и как можно достичь спасения сразу после гибели физического тела. Тибетская книга мертвых, Египетская книга мертвых, еще какая-то книга мертвых… Геннадий чуть не сказал ему, что это гениальная идея: продавать продукт, на который покупатель не сможет подать рекламацию. Кто там знает, что после смерти случится, верно? Хорошо, что удержался, Валера таких шуток не понимает.

Охранник включает «мерседес» с брелка, открывает дверцу, заглядывает в салон, машет рукой – мол, все в порядке, – и в этот момент раздается щелчок, и взрыв разносит в клочья машину и охранника, а у Геннадия Седых есть ровно одна секунда порадоваться, что он стоит достаточно далеко, а может, даже меньше одной секунды, потому что отброшенный взрывом обломок рессоры насквозь пробивает ему грудную клетку, и вот уже бывший офицер КГБ СССР, один из создателей ООО «Валген», российский коммерсант и международный бизнесмен, а сейчас просто Геннадий Николаевич Седых, пятидесяти восьми лет, корчится на бетонном полу гаража, кровь толчками покидает тело, и он едва ли успевает пожалеть, что так невнимательно слушал Валерины объяснения про посмертные мытарства, ничего он не помнит, никак не сможет воспользоваться верным рецептом… да ничего он не успевает: багровая тьма поглощает его без остатка.