Опустошение накрывает. Лучше бы злость вернулась, что ли. Она привычнее, чем вот это.

— В смысле что дальше? — спросила она, задыхаясь. — Ты… его… убил! Убил, Марат! Это же не шутки… так нельзя. Слишком много крови. Ты… ты ничем не лучше папы, а его ненавидишь при этом!

— Твоего отца я ненавижу не за то, какой он плохой человек. За конкретный поступок ненавижу. Впрочем, ненависти больше нет. Выгорел я. А ты меня ненавидишь, да?

— Я… Марат, — всхлипнула Алика. — Так просто нельзя! Миша, папа… и до них были другие, да?

Черт…

— Помнишь, мы говорили об этом? Я обещал, что в дальнейшем постараюсь обходиться без крови. Ты помнишь это? — спросил терпеливо.

— Но Миша… ты его из-за меня…

— Давай, вини себя, ненавидь меня, угу, — зло смял пустую пачку сигарет, и метко бросил в урну из окна. — Послушай меня, пожалуйста! Я сделал то, что посчитал нужным. Правильно это было или нет — это мое решение и моя ответственность. Для тебя, как и для большинства поступок дикий, неправильный, признаю, но я так решил. И сделал. Жалею ли я? Нет, Алика. Обещал ли я, что стану мягче и изменю методы? Обещал, и слово собирался сдержать.

— Но…

— Подожди, — мотнул головой. — Ты спрашивала, были ли другие до поляка этого, и до твоего отца? Да, Аль, были. Кладбище не наберется, но были. Бизнес поднимал, и… разные случаи бывали. Первым не начинал войны, но сама можешь догадаться, если подумаешь: молодой, борзый парень резко взлетает, и разумеется многим хочется отжать бизнес. Было? Было. Меня заказывали, я бил в ответ. Иногда смертельно. Тоже не жалею. Как взобрался на вершину — поутихло, только самые отмороженные пытаются действовать силовыми методами с крупной рыбой, а я сейчас крупная рыба. Но раньше было всякое, так что да, до поляка были другие, и кровь на мне есть. Но, Алика, я не хотел напоминать, просто к слову пришлось: ты помнишь, как я вытаскивал тебя от Игнатовых?

— Помню.

— Я просил закрыть тебя глаза, но ты же догадалась, что тех людей в доме не просто связали, да? И выстрелы ты слышала?

— Да, — прошептала она.

— Этим ты меня не попрекала. Странно даже. Хотя, когда расправился с людьми Игнатова, я, по сути, нарушил свое слово обходиться без крови. Но их смертями ты меня не попрекала.

Алика закрыла глаза, спрятала лицо в ладонях. Не плачет, просто трет виски, и шумно дышит. Ну, давай уже, вдох-выдох, вдох-выдох… просыпайся, девочка моя! Жизнь — сложная штука.

— Я не знаю, что делать, — покачала Алика головой. — Не знаю, что думать. Все эти убийства, кровь, грязь… про Рио мне Игнатов сказал, и я в ужас пришла, Марат! Правда! Это жутко! Миша — он не самый лучший парень, но…

— Но не мне решать, кому жить, а кому умирать?

— Именно.

— Я так решил, — пожал плечами. — Не люблю жалеть о прошлом. Дело уже сделано. Но я обещал тебе постараться жить по-другому, и слово свое я собирался сдержать. Теперь с одной ремаркой — с Игнатовым-старшим вряд ли получится договориться мирно. Его сын мертв, и оставлять в живых отца — плохая идея. Затаится, притворится что простил, и ударит. По тебе, по нашему ребенку, по кому-нибудь из семьи. И за поляка я извиняться не стану. Давай, что еще тебе говорил Игнатов? За что еще мне стоит объясняться?

Алика покачала головой.

— Говори!

— Про любовницу твою говорил. С которой ты в ювелирном был как раз, когда меня забрали. Кольцо выбирал, — мертвым голосом ответила Аля, отвернувшись к окну.

— Да, Влада приезжала, слегка увлеклась преследованием. Подкараулила меня на парковке, я ехал покупать для тебя кольцо, взял ее с собой. Решил, что после такого щелчка она отстанет, и был прав. Она не любовница, а бывшая. Еще претензии?

— Хватит говорить со мной так! — Алика сжала кулаки.

— Как?

— Как с ребенком! Еще претензии, — передразнила она. — Свысока!

— А ты и есть ребенок, Аль. Я даже не думал, что настолько.

— Я…

— Нет уж, я договорю. Ты ребенок, я знал это и раньше — девочка, которую всегда контролировали, которой не позволили бунтовать, протестовать. А это важный шаг к взрослению. Тебя же подавляли, и в итоге ты не повзрослела. Мне это даже нравилось — что ты до сих пор сохранила эту детскость и доброту. Сейчас, видимо, у тебя переходный возраст, и тот самый глупый бунт. Я это принимаю. Ты такая, какая есть, и я не хочу, чтобы ты менялась.

— Ты ошибаешься насчет меня! — Алика саданула по своим бедрам, подтверждая мои слова.

— Не ошибаюсь. Просто принимаю, хоть ты и убила меня своими поступками. Правда. Мозг ты мне капитально оттрахала. Сбежала так по-идиотски. Безответственно. Без денег, без документов, в незнакомый город и с ребенком под сердцем. А если бы с тобой что-то случилось, а? Ладно, не будем про это, раз ты не думала на перспективу. Ты квартиру свою кинула, собаку. Ну и, прости, меня! Записульку написала, больше похожую на издевку. Наказывала таким образом? Может, на поверхности у тебя в голове и была благая цель, что ты боялась ребенка потерять, оставаясь радом со мной, но признай уже — ты сбежала таким образом, чтобы меня наказать!

— Нет же!

— Да, иначе бы поступила по-другому. И ты знаешь это. Но, Алика, ты наказываешь меня за мое прошлое. Его не изменить, я уже говорил тебе это. Можно просто попытаться построить нормальное общее будущее. А ты вместо этого, — я прервался, снова закурил, открыв новую пачку, и продолжил: — ты вместо этого перебираешь мои качества, как в магазине. Это тебе нравится, а вот это не нравится, и это тоже. И вот этот поступок в прошлом — фу, это плохо, а значит нужно вынести мне мозг и сбежать. Так нельзя, Аль. Мне почти тридцать пять лет, и есть в моем прошлом еще поступки, которые ты бы не одобрила, и о которых ты не знаешь. И что? Каждый раз, когда что-то вскроется, ты будешь морщиться от ужаса, и читать мне нотации? Идеальных людей не бывает, дорогая. Ты хотела сказку, я помню, но ее не существует. Ты говорила что любишь