Я понятия не имела, сколько ему лет, но он казался мне старым, как говорится, с большой буквы С – может быть, из-за того, что мистер Кейн казался мне дылдой в миллион футов ростом. Однако я не понимала его до конца, потому что иногда мистер Кейн был веселым и игривым, прямо как один из нас, а в другие моменты смотрел на учеников свысока.

Кажется, я тоже приводила мистера Кейна в недоумение. Как‑то раз он вызвал меня к доске, когда все остальные должны были начать делать домашнее задание.

– Цянь, – его лицо перекосило от непонимания, – что такое с твоей одеждой?

– А что? – это было все, что я смогла из себя выжать.

– Почему ты ходишь в одной и той же одежде каждый день? Мы же не на ферме.

Это был вопрос из тех, которые на самом деле не нуждались в ответах. Они были хорошо мне знакомы, потому что их часто задавала Ма-Ма, поэтому я промолчала и вернулась на свое место. Идти обратно я не торопилась. Мне не хотелось дать ему возможность увидеть мое красное как помидор лицо, но я была совершенно уверена, что он прекрасно видит этот цвет на моем горящем загривке.

* * *

Однажды ночью Ма-Ма стало очень плохо.

Ба-Ба дома не было. Я надолго удалилась в туалет, где жадно глотала последнюю книжку из серии «Клуба нянь» и писала гневные тирады о Кристине в своем дневнике. Я почуяла, что что‑то не так, как только вернулась в комнату. Ма-Ма не было в гостиной, и занавеска, отделявшая ее от зоны спальни, была опущена, не давая мне увидеть наши кровати. Я малодушно не хотела поднимать занавеску. Вместо этого мне хотелось сбежать обратно в туалет и продолжить читать книжку. А еще мне хотелось позвонить Элейн и попроситься переночевать у нее, в квартире, где оба родителя были дома, и детям не приходилось мыть посуду, и были свои правила для всего – и как есть за столом, и как сидеть на диване.

Я подняла занавеску.

* * *

Мистер Кейн учил нас мироустройству. Однажды он встал перед всем классом и озарил нас улыбкой.

– Знаете ли вы, что в Чайнатауне много потогонных производств?

Еще бы нам не знать! Большинство наших родителей на них работали.

– По большей части ваши родители – люди необразованные. Они могут работать только на потогонных производствах.

Причина была не в этом.

– Однако мама Ширли не такая. Она приходит на родительские собрания в деловых костюмах. Или папа Цянь. Помните, мы видели папу Цянь в сорочке и брюках возле правительственных зданий, когда ходили на Бруклинской мост?

Еще мистер Кейн верил в «пределы». Типа у каждого из нас были «свои пределы», и он обязан был нам о них напоминать. А еще нам надо было с ними смиряться, не задавая вопросов.

Пределы для одних людей были обозначены четче, чем для других. И мы должны были быть благодарны нашему белому спасителю, который заблаговременно и часто рассказывал нам о наших пределах. Было такое ощущение, будто он совершенно уверен, что защищает нас.

Сочинения всегда были моей сильной стороной. Я была уверена, что, если взрослый человек прочтет мое сочинение, он сможет заглянуть в мою душу, и я получу возможность доказать, что законно занимаю свое место в Америке, так же как и любой другой ребенок.

Мистер Кейн был первым, кто сказал мне, что мой талант не вписывается в мои рамки. Он выбивался из того, чем мне полагалось быть, из того, что ждали от меня люди. Однажды мне снова пришлось говорить с мистером Кейном перед всем классом. К тому моменту, как я дошла до его стола, мое лицо уже пылало, но я все еще цеплялась за крохотную бисеринку надежды на то, что в этот раз, может быть, все будет не так плохо. Может быть, его растрогало мое сочинение. Потом я опустила глаза и поняла, что на мне все тот же комбинезон…

– Цянь, – он держал в руке мое вчерашнее сочинение, – это писала ты?

Что это, вопрос-ловушка? Может быть, очередной вопрос, не требующий ответа?

– Я не думаю, что это написала ты, Цянь!

Может быть, это одна из его шуточек, которые он так любил отпускать, но которых никто не понимал.

– Кто же тогда? – пискнула я.

– Это… это сочинение не из тех, которые я привык видеть в школе № 124.

– Но я действительно его написала!

– Ты уверена?

– Да.

Но под его взглядом моя уверенность почему‑то улетучивалась.

– Ты меня очень разочаровала. Пожалуйста, возвращайся на свое место.

Это была первая из многих стычек с белыми учителями, которые ждали меня в будущем. До самого конца учебы в классе мистера Кейна я нарочно вставляла в текст грамматические и орфографические ошибки, прежде чем сдавать ему любую работу.

* * *

Ма-Ма каталась по кровати. Туда-сюда.

Ма-Ма, цзэнь мэ лэ?

Ее лицо было серым, из глаз, крепко зажмуренных от боли, лились слезы.

Ма-Ма?

Что, если она потеряла сознание? Что, если она не может говорить? Что мне делать? Дома ли наши соседи? Я села рядом с ней, пытаясь разрешить эти вопросы и поглаживая ее по животу.

Цянь-Цянь… Когда она наконец заговорила, я была уверена, что мне показалось. Но я повернула голову – и действительно, она лежала с открытыми глазами, глядя на меня. Цянь-Цянь, позвони в «девять-один-один».

Что? Что происходит, Ма-Ма? Что, если они нас депортируют, Ма-Ма? Что тебе нужно?

Гуай, тин хуа, хао хай цзы. Сейчас не об этом надо беспокоиться. Мне больно – так больно! Мне страшно.

Каждый раз, когда Ма-Ма произносила эти слова, я понимала: мне надо быть взрослой. Мне не могло быть страшно, когда было страшно ей. Я сделала каменное лицо, чтобы ничем не выдать своего ужаса.

Скажи мне, что ты чувствуешь, Ма-Ма.

С того момента вечер расплылся в мутное пятно. Слова посыпались из Ма-Ма, и, хотя я не вполне понимала, что они означали, по отдельности и вместе, мой мозг улавливал все, что она говорила, – на тот случай, если придется потом пересказывать это кому‑то другому. Она говорила что‑то в том духе, что ей страшно, что у нее в животе дыра. Я даже не представляла, что такое возможно. Мне вспомнились дыры, которые «прогрызали» в кроссовках мои ногти. Может быть, и здесь случилось что‑то похожее? Это звучало угрожающе, поэтому я подхватила с постели Мэрилин и заперла ее на лоджии.

Потом пробежала по коридору.

Тишина.

Наших соседей