– Зачем? Чтобы услышать очередное вранье?

– Просто послушай, что он скажет, верить не обязательно. И… Сэйнн…

– Что?

– Как бы там ни было… Я благодарна им за этот эликсир. Потому что у меня все эти годы была сестра, которая не натворила глупостей, не угодила за решетку или в психушку. Я хочу, чтобы хотя бы это не менялось. Пожалуйста, не дай тьме взять верх. Может, ты и ее дитя, но она не все, что в тебе есть.

Такое может сказать только Хэйни. Она всегда верила в лучшее во мне, сколько бы я ни доказывала, что лучшего просто нет. Я обещаю ей, что не буду пока никого убивать, потом разворачиваюсь и иду обратно. До отеля, в котором остановился Асиано, совсем недалеко.

* * *

Асиано разбирает вещи, когда я врываюсь в номер. Держа в руках стопку футболок, он поворачивается ко мне с таким видом, как будто я вышла минуту назад и он ждал меня, чтобы продолжить разговор, даже двери не запер. Я останавливаюсь на пороге.

– Проходи, Сэйнн, присаживайся. – Он указывает на кресло возле окна. – У меня есть минут двадцать, потом мне надо идти, но, думаю, мы как раз уложимся.

В отеле много народу, а на первом этаже готовится какой-то фуршет, поэтому никто не обратил на меня внимания. Стянув рюкзак, я падаю в кресло.

– Я знаю, что в ампулах.

– М-м… – Асиано сосредоточен на том, чтобы уложить футболки в шкафу ровной стопкой. – Я не сомневался, что Хэйни умеет пользоваться лабораторным оборудованием. Из нее получится блестящий ученый, может быть даже знаменитость.

– Это она вам рассказала?

– Мне никто ничего не рассказывал. Просто, насколько я знаю, у тебя больше нет друзей, готовых оказать тебе такую услугу, да еще и так быстро. Конечно, есть еще Ливень, но он далек от медицины. Слава богу, учитывая эпизод с зеркалом.

– Зачем вы обманываете нас? – Я стараюсь говорить спокойно, но взгляд уже застилает черный туман злости. – Мы могли бы договориться. Может, дискорды бы даже просто так согласились на мир, если бы вы были с нами честны… Но вы врали. Герцен тоже врала, всю жизнь, с нашей первой встречи. А вы еще хуже. Вы использовали ее смерть для того, чтобы сделать ваше общее вранье более убедительным.

Его взгляд непроницаем, но лицо искажается болезненной судорогой. Асиано останавливается посреди комнаты, складывает руки на груди и смотрит прямо на меня.

– Я всегда был с тобой честен, Сэйнн, – говорит он. – Да, я не мог рассказать всего, но я тебе не врал. И Сара не врала.

– И вливала в меня витамины под видом магического зелья. Черт, поверить не могу, что я купилась на это представление!..

Я не чувствую обиды и боли. Не почувствую, даже если меня предадут все, кого я знаю. Но все равно, когда я думаю о том, что Герцен, с ее добрым взглядом и ангельской улыбкой, обманывала меня, мое сердце заполняет тьма. Такая, что я готова спуститься в царство мертвых, найти ее там и снова убить. А Асиано спрашивает очень спокойно:

– Разве ты не заметила в себе перемен после той ночи в клинике?

– О, хватит уже. Это могло быть что угодно – гормоны, аллергия…

– Но разве что-то из этого способно подарить дискорду чувства, даже ненадолго? Будем откровенны – я знал, ты доберешься до ампул, это был только вопрос времени. И хотя твоя выходка в ресторане была совершенно дикой, по итогу я даже обрадовался, что ты сама узнала состав эликсира – это освобождает меня от запрета его тебе называть. Но, Сэйнн… Неужели ты думаешь, что все эти столетия дискордов сдерживали инъекции витаминов? Ты-то себя знаешь, знаешь, на что способна. Разве такое возможно?

Я молчу. Он прав, но я все еще не понимаю, куда он клонит.

– Базовый состав эликсира действительно простой, – говорит он хорошо поставленным тоном университетского лектора. – Изотонический раствор имеет ту же концентрацию соли, что и кровь, это делает его универсальным растворителем. А витамины и фолиевая кислота – просто для поддержания сил, так как сама процедура связывания сущности все-таки очень стрессовая, даже при вашем здоровье. Золотистый цвет действительно для красоты – на самом деле раствор прозрачный, чуть желтоватый, но это выглядит не так эффектно, поэтому тут мы добавили немного красок и магического антуража. Но все это никогда бы не сработало без главного. Думаю, даже если ты не знаешь фармакологию, ты согласишься, что лекарство не станет лекарством, если в нем нет действующего вещества…

Он наклоняется к своему рюкзаку, стоящему на полу у кровати, вынимает одну ампулу. Жестом предлагает мне присесть в кресло у окна, садится в соседнее и протягивает мне ее на ладони. Жидкость за тонким стеклом сверкает золотыми искрами, и сначала мне кажется, что это просто свет из окна так падает, но потом я вижу – свет исходит из ладоней доктора, а внутри ампулы уже не просто раствор, а какая-то живая субстанция. У нее нет четкой структуры – это какой-то сложный узор, местами ритмичный, местами похожий на каракули золотым маркером, и он находится в постоянном движении, образы в нем перетекают один в другой. Здесь люди, дома, море, осенняя листва, строки текста на разных языках… Целая… жизнь?

Асиано протягивает мне ампулу, я беру ее, склоняюсь еще ниже. Передо мной появляются и исчезают лица, сменяются города и страны, огромное солнце то восходит над пустыней, то ныряет в океан. Студенты обливаются шампанским, раненые солдаты с обгорелыми лицами просят обезболивающего, дети, одетые в разноцветные тряпки, сжимают в худых руках плошки с водой… На секунду мелькает светлое лицо Герцен и ее каштановые кудри, она смеется, поднимает бокал сверкающего белого вина…

Не знаю, сколько времени я смотрю – может, пару секунд, может, час. Наконец я отрываю взгляд и выпрямляюсь, пытаясь собрать слова для вопроса.

– Что это?

– Жизнь, – отвечает Асиано. – В данном случае моя, но не вся – скорее те моменты, в которых больше всего света, даже если они выглядят кошмарными. Это то, что менторы передают вам.

– Передают? То есть вы как бы… заряжаете эликсир?

– Скорее мы используем его как проводник. Дискорды невосприимчивы к свету других людей, даже очень сильных лампиридов, если мы просто находимся рядом или касаемся вас. Но эликсир связывает этот свет, и, смешиваясь с вашей кровью, приводит ваши ритмы в некое подобие человеческих. Получается такая имитация души. Конечно, со временем ваша тьма побеждает, поэтому ритуал приходится повторять, но какое-то время, около года, наш свет живет в вас – а мы готовимся целый год, чтобы снова вам его отдать. Дело в том, что это тоже конечный ресурс и его приходится восстанавливать, иначе его не хватит нам самим для жизни. На самом деле я до конца не понимаю, как это работает, – в университете такому не учат, но кое-что есть в старых трактатах. Люди всегда пытались найти источник жизни. Врачи древности считали, что жизнь человека находится в сердце, в печени, в мозгу, у нее много разных названий – душа, ци, биополе… Я предпочитаю латинское слово pneuma, которое означает жизненную силу. Сегодня о человеческом теле знают несравнимо больше, его разобрали на атомы, гены и биохимические реакции, но мы пока так и не поняли, что делает нас живыми. Почему одни объекты одушевленные, а другие нет, как появилась жизнь и куда она уходит и почему некоторые рождаются физически живыми, но без души, без способности чувствовать что-либо? Я тоже не знаю ответов, конечно, но я верю в закон сохранения энергии. Если у лампиридов много света, можно и нужно делиться с теми, кто пуст, даже если это наполнит их всего лишь на время. После Ритуала вы по-прежнему не умеете любить, дружить, сочувствовать, но не так жаждете разрушений и хаоса, и это пока лучший эффект, которого удалось добиться. Причем если физическую жизнь у человека можно отнять насильно, то светом можно поделиться только по собственному желанию.