– Шмидта следует немедленно отправить в госпиталь, герр майор, – решительно заявил я, – а не передавать в руки военного трибунала! Он болен психически, точно так же, как любой солдат может получить воспаление легких или заболевание сердца. В таких случаях пациентов сразу же отправляют в полевой госпиталь, и я не сомневаюсь, что там признают таких больных негодными к строевой службе в военных условиях. Ведь они уже не в состоянии исполнять свой долг в бою! Точно так же и Шмидта нужно передать специалистам, имеющимся в любом полевом лазарете.

– Хмм… ну хорошо! Делайте, что считаете нужным, Хаапе!

Нойхофф был явно рад, что в этом крайне неприятном деле я взял ответственность на себя.

Уже через десять минут Шмидта доставили в нашу медсанчасть.

Поскольку при тяжелых депрессиях всегда существует опасность самоубийства, я приказал своему медперсоналу ни при каких обстоятельствах не оставлять Шмидта одного и не позволять ему покидать дом. Мы дали ему успокоительное средство и позволили сначала хорошенько выспаться. Потом он начал получать во все возрастающих дозах опиум, чтобы справиться со страхом и беспокойством. Уже через два дня состояние глубокой депрессии и приступы страха начали перемежаться короткими периодами просветления, так что я мог время от времени задавать ему вопросы. Постепенно я смог составить более полную картину его заболевания.

По своей гражданской профессии Шмидт был адвокатом, и у него имелась своя практика. Шмидт был женат и вместе с женой воспитывал двоих маленьких детей. Как он мне рассказал, уже много раз он переносил подобные маниакальные и депрессивные состояния и жил в постоянном страхе, что о его болезни станет известно и в результате его адвокатская карьера будет погублена. Он также боялся того, что органы здравоохранения могли заняться им на основании национал-социалистического «закона о предотвращении появления потомства с наследственными заболеваниями».

Мне было очень жаль отважного солдата и остроумного собеседника. И без депрессивного страха, который постоянно угнетал Шмидта, его положение было достаточно серьезным. И он сам прекрасно понимал, что может предстать перед военным трибуналом, который, возможно, приговорит его к смерти, если признает виновным. Но и оправдательный приговор был бы для него не многим лучше. Из-за психического заболевания он, уважаемый адвокат, был бы признан с уголовно-правовой точки зрения неспособным нести ответственность за свои действия. Его адвокатская практика была бы погублена, а его семья, возможно, покинула бы его.

– Я сделаю так, чтобы вас отправили домой! – сказал я. – Временные депрессивные состояния могут появляться вследствие физических и нервных перегрузок. Это будет тот диагноз, который я впишу в вашу медицинскую карту и с которым вас отправят домой. Против этого никто не сможет что-либо возразить!

Тем временем штаб полка подтвердил получение рапорта Больски в отношении Шмидта и запросил информацию о месте нахождения арестованного унтер-офицера. Я попросил у Нойхоффа разрешения отправиться на командный пункт полка, чтобы иметь возможность лично представить заключение о состоянии здоровья Шмидта полковнику Беккеру.

Беккер радушно приветствовал меня:

– Ну, Хальтепункт, как поживаете?

– Как всегда, хорошо, герр полковник! Разрешите доложить об одном конкретном деле!

– О чем идет речь? Да вы присаживайтесь!

– Я бы хотел просить вас отменить приказ об аресте унтер-офицера Шмидта, так как он страдает от маниакальной депрессии.

– А что это такое? – удивленно вскинул брови Беккер.

– Короче говоря, герр полковник, Шмидт сошел с ума! Но это его безумие временное, и по прошествии какого-то времени он снова станет нормальным!

– Хмм… Хаапе, один вопрос! Специалисты подтвердят ваш диагноз, когда их вызовут на заседание военного трибунала? И признает ли его суд?

– Так точно, герр полковник! – уверенно заявил я.

– Что же, тогда все в порядке, Хальтепункт!

Полковник взял мое заключение и рапорт Больски и разорвал оба документа, даже не прочтя их.

– Спасибо, герр полковник! Разрешите рассказать вам о случае маниакальной депрессии, который произошел давным-давно, еще в прусской армии?

– Да, пожалуйста!

– В 1809 году маршал фон Блюхер после отставки пребывал в своем поместье в состоянии тяжелейшей депрессии. А уже в 1813 году, когда он находился в фазе маниакального подъема, ему казалось, что все его войска маршируют слишком медленно, и он, прозванный тогда же Маршалом Вперед, добивался со своей армией одной победы за другой. Находившийся в отставке в 1809 году Блюхер пять лет спустя вошел в Париж![69]

– Это в высшей степени интересно, Хальтепункт!

На следующий день мы отправили Шмидта на моем «Опеле-Олимпия» в Старицу, откуда он должен был уехать по железной дороге на родину. Позднее мы узнали, что, улучив момент, когда за ним никто не наблюдал, Шмидт повесился в туалете госпиталя.

* * *

Через несколько дней после этих событий я неожиданно почувствовал себя плохо. Меня мутило, и я даже отказался от обеда. После обеда появился сильный озноб, начала болеть и кружиться голова. Нехотя я решил полежать некоторое время в санчасти. Я приказал унтер-офицеру Тульпину взять на себя ответственность за оказание помощи нашим больным и раненым, а мне докладывать только о самых тяжелых и необъяснимых случаях.

Ближе к вечеру появились дергающие и рвущие боли в спине и в конечностях, особенно в больших берцовых костях. В моей голове пронеслись тысячи предположений и сомнений. В конце концов я остановился на трех возможных заболеваниях: сыпной тиф, малярия, а также волынская лихорадка, называемая также пятидневной или траншейной лихорадкой.

Сыпной тиф был маловероятен, поскольку, несмотря на легкое головокружение, я мыслил совершенно четко, мое лицо не опухло и у меня не было конъюнктивита.

Малярию следовало исключить уже потому, что три важнейшие разновидности малярии в этой местности почти не встречались.

Все возрастающие боли в конечностях и в берцовых костях, а также озноб скорее указывали на волынскую лихорадку. Это было неприятное и болезненное заболевание, переносчиками которого, так же как и при сыпном тифе, были вши. Правда, эта болезнь протекала не очень долго и редко приводила к смертельному исходу. Примерно через двадцать часов температура должна была упасть, и в течение следующих трех дней у пациентов обычно наблюдалось лишь легкое повышение температуры. Затем приступ лихорадки с ознобом, высокой температурой и болями в костях начинался снова, единственное отличие заключалось в том, что теперь пациент чувствовал себя намного хуже. После двух приступов болезнь часто бесследно проходила. Эффективного средства для борьбы с этой болезнью пока еще не было, применялись только ойбазин и пирамидон от болей и высокой температуры.