– Я Тармо Кильп!

– Пока что я в этом сомневаюсь.

– Ну, хорошо. Я организовал кое-какие операции с квартирами для военнослужащих.

– Расскажите подробнее.

Людмиле Астаховской не давал покоя вопрос: что ей не понравилось во внешнем виде интеллигентного арестанта? И вдруг она поняла – ткань пиджака на спине с левой стороны немного топорщилась. Но подобный брак недопустим на костюмах от итальянских дизайнеров! Такое возможно, если кто-то неправильно подшил подкладку. Если вмешался случайный человек, не умеющий как следует держать иголку в руках…

Прикинув возможные причины, по которым был переделан костюм, Астаховская поспешила к Петелиной.

Она вошла в кабинет следователя с беспечной улыбкой глупой немолодой женщины.

– Леночка, хотела обсудить с тобой наш поход по магазинам. Помнишь, мы договаривались? – Подойдя к столу, Людмила Владимировна споткнулась и обхватила руками сидевшего рядом Кильпа, чтобы удержаться на ногах. – Ой, какая я неловкая!

Петелина так не считала. Она заметила фальшь затеянного спектакля и вопросительно взглянула на Астаховскую.

– Здесь душно. Задержанному может стать плохо. Пусть он снимет пиджак, – без тени улыбки заявила Людмила Владимировна.

– Чего? Кто это такая? – возмутился Кильп.

– Снимайте! – потребовала Елена, полностью доверяя чутью Астаховской.

– По какому праву?

– Снимайте, Кильп. Или мне лучше величать вас другим именем?

– Речь ведь не идет о брюках! – закатила глаза Астаховская.

Тармо Кильп поворчал и скинул пиджак на пол. Людмила Владимировна разложила его на диване, разгладила ладонями и принялась отпарывать подкладку маникюрными ножничками, которые захватила с собой.

– Что делает эта женщина? Она испортит дорогой костюм! – обратился к следователю Кильп.

– Не дергайтесь! – предупредила его Петелина.

– Костюм испортили до меня. Разве можно так криво подшивать подкладку? – Астаховская сунула руку под ткань и спустя секунду продемонстрировала Елене три конверта. – Наши совсем разучились обыскивать.

Кильп беспомощно скрипел зубами, пока следователь вытряхивала из конвертов на стол старинные марки. Ей на глаза попались четыре одинаковые бледно-зеленые марки, объединенные в квадрат. Она присмотрелась к ним и вспомнила беседу с филателистом Лисицыным.

«Есть!»

Перед следователем лежал квартблок земских марок Ахтырского уезда с неровно напечатанной цифрой «5»! Именно этот раритет принесла в магазин для продажи Катя Гребенкина.

– Это всего лишь марки. Увлекаюсь, знаете ли, – оправдывался Кильп.

– И поэтому спрятали их за подкладку?

– Когда-то у меня стянули барсетку. С тех пор я стал осторожен.

– Это не просто марки. Это улики. Они из коллекции убитого Брикмана.

Брови задержанного дернулись от удивления. Он никак не ожидал от следователя-женщины столь глубокого знания предмета.

Петелина поняла, что попала в точку, и перешла в психологическую атаку:

– Вы убийца, Костромин!

– Нет! Я никогда никого не убивал. Я всего лишь мошенник.

– Лжете!

– Послушайте, я знаю, кто убил Брикмана.

– Ваш подельник? Вы наняли для грязной работы киллера?

– Да нет же!

– Факты говорят об обратном. Вы причастны к двойному убийству, совершенному с особой жестокостью!

– Нет, не причастен!

– Вы знали Брикмана?

– Да.

– У вас его марки. Вы исчезли из Питера сразу после убийства. Разве не так?

– Так! Но я не убивал.

– Каждый убийца говорит то же самое.

– Послушайте, – взмолился Кильп, – я все вам расскажу!

– Хотите сделать чистосердечное признание?

– Какое признание? Я расскажу о марках, об убийце, только выслушайте меня!

– Слушаю. Но не вздумайте лгать!

– Воды. Дайте попить. – Взволнованный Кильп старался успокоить дыхание.

Астаховская подала ему стакан с водой, украдкой показала Елене большой палец, поднятый вверх, и удалилась.

– Я видел убийцу. Это гадкая история, – начал рассказ Кильп-Костромин. – И у меня есть доказательства. Железные доказательства.

68

Во второй половине дня в кабинет следователя доставили Игоря Васильевича Гребенкина. Петелиной было по-женски жаль человека, который в пятьдесят лет убедился в том, что все лучшее в его жизни случилось в молодости. В те годы он был любим и стал отцом. Молодой офицер не решился поменять холостяцкую вольницу на неустроенный быт с не выспавшейся женщиной и кричащим младенцем. Свобода не принесла Гребенкину счастья. Он не продвинулся по службе и ничего не достиг в гражданской жизни.

Через двадцать лет в его квартиру постучалось счастье. Гребенкин искренне полюбил девушку, назвавшуюся его дочерью, потом пережил страшное горе – ее смерть, был одержим слепой местью, наделал глупостей и попал под арест. Но девушка, признавшаяся в убийстве подруги, оказалась его настоящей дочерью. И Гребенкин снова обрел смысл жизни. Однако для спасения дочери ему пришлось сразу же с ней расстаться.

Петелина предложила подозреваемому сесть на диван.

– Игорь Васильевич, в прошлый раз я не спросила вас, где ваша дочь, Екатерина Гребенкина.

– Я все равно не скажу. Не трогайте ее, – набычился Гребенкин.

– Я не стала спрашивать об этом потому, что при вас не нашли ключей от вашей саратовской квартиры. Вы отдали их дочери.

– Ничего подобного! Я их потерял.

– Значит, Катя их нашла.

– О чем вы? – напрягся Гребенкин.

– Я направила в Саратов постановление об аресте, и сегодня Екатерину Игоревну Гребенкину доставили в Москву.

– Постановление об аресте?

– Она подозревается в преднамеренном убийстве Елизаветы Малышко.

– И сколько… сколько ей грозит?

– Боюсь, вы долго не сможете увидеться с дочерью. Единственное, что я могу для вас сделать – это устроить краткое свидание в моем присутствии.

Следователь пересекла кабинет и открыла дверь.

– Заводите.

В кабинет в сопровождении конвойного вошла Катя Гребенкина. Она метнула злобный взгляд на Петелину и уставилась на отца.

– Снимите с нее наручники, – приказала Елена и предложила девушке: – Можете сесть рядом с отцом.

– Заложил, папаша! – процедила девушка, плюхнувшись на диван. – Лучше бы тебя менты грохнули!