— А до этого у нас с тобой что, прелюдия была?

Язык мой — враг мой. Нет, чтобы промолчать.

Прищуривается.

— Забавная ты. Боишься, но держишься. Мне нравится. Но. Запомни, кукла. Твоя жизнь напрямую зависит от твоей привлекательности для меня. Сейчас мне нравится твое тело, твоя женственность, заниматься сексом с мешком костей в мои планы не входит! Изуродуешь себя или наскучишь — пойдешь на все четыре стороны из моего дома.

Вилка сама падает на тарелку из ослабевших пальцев.

Светлые глаза напротив сканируют мою реакцию.

— Зачем ты это делаешь?!

Спрашиваю тихо. Неловко отвожу взгляд.

— Я говорю то, что есть. Ты не очень понимаешь дерьмовость своего положения. Будешь морить себя голодом, скулить и депрессовать, я тебя солью.

В горле ком встает, он хочет, чтобы я ела, а меня тошнит. Желудок судорогой сводит. Организм мотает из стороны в сторону.

Вздергивает очерченную бровь.

— Учись воспринимать ситуацию, адаптируйся — это залог выживания.

— Кто я для тебя, Иван?

Глупый вопрос, но нужно понять все до конца.

— Я хочу научиться не бояться тебя.

Говорю тихо и не выдерживаю его взгляда, опускаю голову, рассматриваю свою тарелку, на которой красиво лежит красная рыба, салат.

— Занятная ты.

Наливает себе из графина стопку и осушает залпом.

— Не пойму, чего в тебе больше: храбрости, наглости или глупости.

Атмосфера между нами накаляется настолько, что кажется, будто все вокруг искрит.

Резкая хватка на подбородке. Он протянул руку через стол.

— Еще раз выкинешь что-то наподобие сегодняшнего упрямства, и я устрою тебе настоящие острые ощущения. Поймешь разницу между гостьей и узницей самым наглядным способом. На собственной шкуре прочувствуешь, каково это. Уже по-настоящему.

Рык и злость, пальцы давят, причиняют боль.

— Ты не сможешь не бояться меня. Природа у меня такая — не терплю неповиновения, моя власть основывается на страхе.

— Устаревший догмат, Иван, тиранов свергали именно из-за того, что боялись, у нас тут все же демократия.

— Для маленькой куколки от тебя слишком много головной боли. Аврора, ты тут не для того, чтобы политику обсуждать. Если уже наелась, то мы перейдем к десерту. К твоим прямым обязанностям.

Испуганно дергаюсь, но хватка сильная, Иван сам отнимает от меня руку и как ни в чем не бывало приступает к еде, в то врем как я продолжаю находиться в оцепенении.

Сейчас со мной не Иван Кац общался, а Ваня Кровавый.

Взглянул на меня, брови на переносице сошлись.

— Вилку взяла и начала есть.

Снова приступаю к ужину. С первым кусочком, попавшим в рот, понимаю, насколько голодна и начинаю усердно работать вилкой. Голод как с цепи сорвался, и я заедаю рыбу сладковатым трюфелем.

Что-то тянет на странные сочетания.

Случайно подняв глаза на мужчину, сглатываю, напарываясь на его нечитаемый взгляд.

— Даже ешь красиво. Дрянь.

Закусываю губу.

— Ты закончила?

Киваю.

Поднимается. Настораживаюсь сразу же. Иван в один шаг нависает надо мной. Резким движением заставляет подняться.

— Твоя жизнь поменялась на сто восемьдесят градусов. Прими все, что происходит.

— Это все из-за тебя.

— Да, — отвечает спокойно, — раскаяния ты не дождешься. Сожалений у меня нет. А вот тебя я хочу. Постоянно.

Твердый взгляд и уверенные слова, а у меня зарождается болезненная волна огня, который сжигает изнутри, раздирает мое существо напополам. Делит. Одна часть меня противится каждому слову мужчины, а вторая в полном замешательстве поддается. Переминаюсь на слабых ногах.

Иван стоит вплотную. Наблюдает с высоты своего немалого роста.

— Боишься ты не только меня, Аврора, но и собственных чувств. Я улавливаю дрожь твоего тела, ощущаю твой проклятый запах, который отдает возбуждением. Ты действительно хочешь уйти? Ответь для себя на этот вопрос.

Мотаю головой, открываю рот и не нахожу слов. Тону в своих чувствах, пока пальцы Ивана поглаживают меня по спине. И мысль проскальзывает, что он — моя защита. Скала, стоящая преградой, оберегающая, а я ручеек у подножья этой огромной горы. Пока он закрывает меня от вихря, волна омывает камень, ласкает и, возможно, со временем острые грани, вспарывающие гладь, станут мягче.

Смаргиваю странную иллюзию.

— Ты молчишь.

— Я тебя не боюсь, Иван.

Отвечаю. Невпопад. Озвучиваю свою внутреннюю уверенность в том, что он не причинит мне вреда. Несмотря на свою природную жестокость.

— Глупо. Самонадеянно.

— Пусть так. Но ты привез меня сюда, огородил от нападок, я…

— Всего лишь моя игрушка, на которую у меня встает. И пока это так, ты здесь.

Прикрываю веки, щеки становятся мокрыми, моя хрупкая попытка сблизиться проваливается с грохотом, который, мне кажется, я сейчас слышу где-то в отдалении.

— Аврора…

Выдохом в мои губы. И его руки, они оплетают, сдвигают сорочку, жгут голую кожу ягодиц, пока Кац вдавливает меня в свое тело.

— Что же ты творишь, сука, почему я тобой не могу насытиться?!

Тянет за волосы на затылке, заставляет приподняться на цыпочки, пока он всматривается в мои заплаканные глаза.

— Я не знаю…

Шепчу и не выдерживаю.

— Иван, я…

— Ваня… назови так.

— Ваня… — повторяю послушно и шепчу мольбу, — не ломай меня… прошу.

Тянет на себя, заставляет почти соприкоснуться лбами, смотрит странно и во взгляде чувства зацветают, которым нет определения.

— Если бы я действительно хотел тебя сломать, ты бы уже валялась перебитой куклой у меня в ногах.

Улыбаюсь, не знаю, что за чертовщина творится между нами, поддаюсь и накрываю его твердые губы своими.

Вскидывается в ответ, прищуривает глаза, смотрит на меня, пока шершавые пальцы касаются колье, медленно, трепетно проходятся по краям украшения, затрагивая мои ключицы, вызывая дрожь и покалывание.

Мурашки бегут по спине, стягивают кожу. Распахивает ворот рубашки, рассматривает свой подарок, пробегается пальцами опять. Спускаясь к груди, заставляет прикусить губы, чтобы не застонать.

— Этой ночью из одежды на тебе будет только это украшение.

Резким движением срывает сорочку, вырывает пуговицы с мясом, обнажает меня.